Специальный приз

Ампелонов Александр Львович

Вторая сцена началась с того, что Кисточкина — она изображала дежурную по столовой — вытирала столы. Малыши очень натурально сделали очередь в буфет. Колян еще натуральнее ее развалил. В этот момент я должен был появиться и восстановить порядок.

Может, оно так бы и случилось, если бы перед самым выходом я не захотел причесаться. Пока я стоял перед зеркалом в темноте, в самом углу сцены кто-то чиркнул спичкой. Я присел на корточки и разинул рот от удивления. За черной драпировкой стоял Витька Смирнов из восьмого «Б». Он собирался

бросить на сцену дымовуху — моток свернутой кинопленки. В прошлом году он прославился на всю школу тем, что принес на физкультуру лягушку. Одним словом, человек без тормозов.

Тем временем на сцене началась паника. Колян окончательно разогнал очередь и теперь метался по сцене в поисках того, кто должен призвать его к порядку.

Но в это время я уже сцепился с Витькой. Он, конечно, такого не ожидал. На линейке его голова выше всех, и никто в школе с ним не связывается.

— Артист, тебя зовут! — отбивался Витька. От неожиданности он явно струхнул.

— Отдай дымовуху! — шипел я.

А на сцене такое пошло! Кисточкина, спасая положение, сама отправилась наводить порядок в буфете. Колян не знал, что делать. По рассказу здесь завязывается моя с ним потасовка, а теперь драться ему было не с кем.

Пытаясь вырвать дымовуху, я повис у Витьки на руке. Он резко толкнул меня, и мы оба вылетели на сцену.

В зале началось что-то невообразимое. Громко визжали малыши, со всех сторон к сцене бежали болельщики. Кто-то догадался дать занавес. Последнее, что я успел заметить, было удивленное лицо писателя. Он, должно быть, вспоминал, где все это у него написано.

Меня разбирали на совете отряда. Защищала меня только Кисточкина. Она сказала, что я, конечно, немного нарушил течение пьесы, но это произошло только потому, что во время репетиций я сильно вошел в положительный образ и поэтому не мог спокойно пройти мимо замеченного безобразия.

Молоток

На физике я поспорил с Гариком и схватил «банан». Двойке я ни капельки не удивился: вчера во дворе девчонки из 5-го «Б» нагадали мне по руке неприятность. Но спорить было просто глупо. Кому не известно, что переспорить Гарика нисколько не легче, чем слетать на луну.

Спор вышел из-за трубы. Она торчит за забором у наших соседей — на заводе, где работает мой отец.

Когда Наташку Клюеву вызвали к доске отвечать инерцию, Гарик показал пальцем в окно:

— Как думаешь, сколько в трубе метров?

— Не знаю, — сказал я. — Метров тридцать.

— Э! Не угадал, семьдесят пять, — заявил Гарик.

Можно подумать, что он вчера измерил трубу линейкой.

— Таких труб не бывает, — сказал я.

Физичка засекла наш шепот и теперь водила глазами по партам, чтобы определить,

кто болтал. Когда она отвернулась, Гарик прицепился вновь:

— А зачем тогда на ней лампочка горит?

— Захотела и горит, — обозлился я.

— Эх, ты! — сказал Гарик. — Это для самолетов. Два — ноль в мою пользу.

— Много ты знаешь. Самолеты так низко не летают.

— Еще как летают, — утверждал Гарик. — У меня сосед — летчик. Он вокруг этой трубы на посадку поворачивает. Три — ноль.

Я не удержался и прыснул со смеху. Гарик в ужасе спрятался под парту.

— Кораблев! Что ты заметил смешного?.. — спросила физичка. — А ну-ка помоги Клюевой.

Я поплелся к доске и через пять минут вернулся обратно с двойкой в дневнике.

На переменке я показал Гарику кулак:

— Еще раз поспоришь — получишь. Понял?

— Сам спорил, а я виноват, — пожал плечами Гарик.

— Ладно, проспорил, и молчи.

— Кто проспорил? Ты сказал — в трубе тридцать метров, а там семьдесят пять.

— Ты ее измерял? — спросил я.

— Может, и измерял!

Я схватился за живот. Кому не известно, что Гарик боится темноты, а залезть на трубу…

— Чего смеешься? Скажешь, ты туда залезешь?

— Может, и залезу, — с достоинством сказал я, — быстрее, чем ты.

— На что поспорим — не залезешь? — выпалил Гарик.

Одним словом, мы снова поспорили, на этот раз на мороженое.

Прозвенел звонок. Вернувшись в класс, я посмотрел в окно и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Труба упиралась в облака и казалась в два раза выше, чем на прошлом уроке.

Три дня трубу мы не вспоминали. Во-первых, за это время я успел три раза поспорить с Гариком на другие темы, а во-вторых, труба была на территории завода за высоким забором.

Когда Гарик напомнил про спор, я сказал:

— Полезу. Хоть сейчас. Как только пропуск достанешь.

— Зачем пропуск? — удивился Гарик. — Через забор перелезем.

— Не-а, — сказал я. — Без пропуска я не полезу. Или передвинь трубу за забор.

Гарик растерянно моргал глазами: передвинуть трубу ему было явно не по силам.

Одним словом, я наверняка бы вышел сухим из воды, но через три дня, когда обсуждали план работы на вторую четверть, кто-то предложил экскурсию. Здесь поднялся шум как на футболе.

— На судостроительный! — крикнул Васька Филимонов.

— Лучше на кондитерскую фабрику, — возражали девчонки. Они были убеждены, что на фабрике им позволят полакомиться шоколадными конфетами.

Тут, как и следовало ожидать, вылез Гарик. Он подмигнул мне и сказал:

— Давайте сперва к соседям сходим.

Филимонов хотел спорить дальше, но Гарик что-то шепнул ему на ухо, и Васька сразу заявил, что он всю жизнь мечтал увидеть, как делают турбины.

Большинство голосовало за соседей. Гарик ухмылялся. Он знал, что выхода у меня теперь нет.