Сперанца
Шрифт:
Сперанца кое-как встала на ноги, но у нее сразу началась рвота, и она опять свалилась.
— Только этого не хватало, — простонала Эмилия. — Мало того, что меня чуть наизнанку не вывернуло, теперь и с тобой та же история!
У Сперанцы все ходуном ходило перед глазами, и Эмилия казалась ей пляшущим призраком.
— Ты не опасно ранена….. — уговаривала ее старуха. — У тебя только одна ссадина на голове. Это пустяки, Сперанца… Бывает, мальчишки начнут кидаться камнями, да один другому в голову попадет, вот и у тебя такая царапина… Ведь не умирают
Сперанца снова сделала усилие и встала на ноги, с трудом сдерживая рвоту. И тут она увидела Вико. Он лежал посреди дороги, раскинув руки, как Христос, и его мертвенно бледное лицо было ярко освещено луной.
— Они его, звери, били, как бешеные… — со слезами в голосе сказала Эмилия.
Сперанцу опять затошнило. Она сделала несколько шагов, зашаталась и упала возле Вико, не подававшего признаков жизни.
Эмилия ходила мимо нее взад и вперед, поднимаясь на дамбу и снова спускаясь, и стонала, в отчаянии ломая себе руки, бессильная помочь умирающему. Сперанца слышала эти тихие стоны, тоскливые, как вой раненого животного, и, сжав зубы, опять поднялась.
Но скоро подошла подмога.
Разбежавшиеся женщины и дети рассказали дома о машине, поджидавшей кого-то у дамбы.
Попозже, когда стемнело, люди стали заходить к Вико, чтобы выяснить, чем кончилась эта история, и узнали, что он не вернулся. Слух об этом из дома в дом прошел по всей долине, и отряд батраков в тревожном молчании отправился на место происшествия. Вико унесли на носилках. К утру он умер.
Сперанца и Эмилия, поддерживая друг друга, направились в хибарку и по дороге встретили Тонино, который их уже разыскивал,
В хибарке при их появлении все онемели.
У Сперанцы волосы, лицо и платье были в крови. Но на Эмилию с распущенными волосами и черным лицом было просто страшно смотреть.
Через минуту в хибарке поднялся плач и загремели проклятья.
— Ну, уж это я так не оставлю! — кричал Надален, кружась вокруг стола, за которым, молитвенно сложив руки, сидела Берта.
Элена цеплялась за Тонино, бросавшего угрозы, умоляя его успокоиться.
— Ради ребенка прошу тебя… Ради ребенка! Если ты погубишь себя, погибнет и он…
На следующий день Сперанца слегла и бредила в жару, но никакого врача к ней не звали.
Эмилия, напротив, пошла на работу, как бы бросив вызов врагам. Лицо у нее было распухшее и воспаленное от керосина, которым она отмывала его, но она шла по дамбе с высоко поднятой головой, стреляя глазами по сторонам. Никто не осмеливался приставать к ней с вопросами, и все опускали голову, чтобы не встретить ее разъяренного взгляда.
На работе тоже никто не упоминал о вчерашнем происшествии. Только Эмилия заговорила о нем во время перерыва, пристально глядя на бригадира, ненавистного всем женщинам:
— Мне давным-давно надо было принять слабительное, да я все не могла собраться. То, которое мне дали вчера, пошло мне на пользу…
Она помолчала, тщетно ожидая ответа.
— Вы себе не
Женщины опустили головы. Бригадир нагнулся и стал счищать с башмака налипшую грязь.
Батрачки видели перед собой Вико, распростертого на носилках…
Они знали, что он оставил старуху мать, у которой больше никого не было, знали, что Эмилия защищала его с яростью тигрицы, и чувствовали, что теперь ей надо было дать выговориться, выкричаться, излить свою боль и свой гнев…
Они все ниже опускали головы, пряча лица в платки. Бригадир молча ушел, затаив в сердце страх.
В этот вечер женщины пошли с работы все вместе, держась тесной кучкой.
Только Эмилия шла впереди и пела.
— Как это она может петь, когда Вико обряжают на кладбище?
— Ты думаешь, ей весело? Она поет, чтобы показать, что они ее не скрутили. А что у ней на душе, только она одна знает…
Эмилия еще пела, когда встретила карабинеров, которые шли за нею.
Женщины увидели, как она остановилась, потом (пошла дальше уже между ними. В первую минуту никто не поверил своим глазам. Потом одна из женщин подняла голову и затянула песню с того места, на котором ее оборвала Эмилия, и все подхватили ее. Так они шли до самого селения.
Карабинеры время от времени оглядывались на них и ускоряли шаг. Эмилия вошла в казарму под звуки песни.
Она недолго там оставалась.
Едва переступив порог, не дожидаясь, когда ее станут допрашивать, она широким сердечным жестом протянула руку фельдфебелю и сказала, сверкая своими маленькими колючими глазами:
— Вы честный человек и правильно сделали, что прислали за мной, чтобы допросить меня как свидетеля. Ведь я своими глазами видела, как убивали Вико. Я попыталась вступиться за него, но их было пятеро, и все с оружием. Вы очень хорошо сделали, господин фельдфебель, что послали мне навстречу своих людей, чтобы мне никто не помешал прийти сюда и дать показания…
Фельдфебель заерзал на стуле. Неблагодарная была у него работенка! Но приказ есть приказ.
— Как вас зовут? — спросил он, вытирая лоб.
— Бросьте, бросьте, господин фельдфебель. Вы прекрасно знаете, как меня зовут… Спросите лучше, как зовут тех, кто убил Вико. Там были Джиджио делла Веффа, Марио дель Монко и, конечно, Кривой. Без него уж не обойдется!.. И еще…
Никто не мог заставить ее замолчать.
В караульне она пела всю ночь, несмотря ни на какие уговоры и угрозы.
Фельдфебель по телефону запрашивал указаний и отвечал на запросы. Эмилия обвинялась в том, что она якобы затеяла ссору и вызвала драку, в которой был убит человек, Но она заявляла, что была свидетелем преступления, и, конечно, не стала бы молчать на суде.
Телефон все звонил, и фельдфебель, обливаясь потом, старался объяснить, что дело обстоит не так, как хотелось бы начальству.
А Эмилия в караульне пела во все горло. Карабинерам приходилось разгонять любопытных, толпившихся перед казармой.