Сперанца
Шрифт:
— А ты на это надеешься? — робко спросила Элена.
— Я? Да я только для этого и живу. Не то взяла бы сына да и с ним вместе — головой в омут… Только для того дня я и живу!
— Но когда же он наступит?
— Ну, этого тебе в точности никакой календарь не скажет. И мы тоже не можем сказать. Потому что этот день вберет в себя много других дней, и то, что произойдет, сложится из многих вещей. Не знаю, как это выразить, но мне хотелось бы, чтобы ты поняла. Раз брошено семя и оно принялось, дай только срок,
— Ты думаешь, что тогда будет все по-другому?
— Да. Мы будем работать, как всегда, и даже больше, потому что когда легко на сердце, сил больше и работа спорится… Но как свободные люди. Больше не будет в любом темном углу таиться опасность и у каждого в душе страх. Нам уже не придется спозаранку запирать дверь на все засовы. В тихие ночи мы будем собираться на гумне, как в то время, когда мы были девушками, и у нас будут свои праздники. Праздник урожая… Помнишь? Потом после сбора винограда… И еще когда убирают кукурузу. С песнями, с молодым вином! И у каждой женщины будет под боком муж…
Элена засмеялась, отыскала в темноте руку Сперанцы и закрыла глаза.
Через минуту обе уже спали и видели во сне долину, потонувшую в золотых хлебах, и большие фуры, везущие зерно на празднично убранные гумна.
Глава сорок шестая
Окончив, школу, Джованнино вернулся в долину и теперь работал водоносом.
Это был высокий и худой паренек, что называется, кожа да кости, с живыми веселыми глазами и улыбкой, вечно бродившей на губах.
Летом волосы у него, казалось, приобретали еще более огненный оттенок и все лицо покрывалось веснушками.
— Да уж, сынок, красавчиком тебя не назовешь… — смеялась Сперанца, с любовью глядя на него.
— А девушкам я нравлюсь, — отвечал Джованнино, увертываясь от подзатыльника.
— Смотря каким… — вмешивалась Эмилия.
— Каким? Да всем… Когда я с флягами обхожу бригады, все меня зовут!
— Так это же из-за фляги, осел, а не на тебя любоваться… — ухмылялся Надален.
— Да, да! А послушали бы вы, что говорят мне женщины…
— Ты просто хвастун, вроде дедушки, — говорила Сперанца. — Но он хоть был видный мужчина, как, впрочем, и твой отец… А ты страшилище. Уж и не знаю, в кого уродился. Одни волосы чего стоят!
— Волосы? А знаешь, что мне говорят девушки? «Джованнино, когда ты приходишь, кажется, что второе солнце взошло. Так и просияет в долине». Вот что они мне говорят…
— Если это правда, значит, народ вырождается, —
Надален смеха ради подзадоривал Джованнино на всякие выходки, чтобы подразнить женщин. С тех пор как парнишка вернулся из Романьи, в хибарке повеяло весельем.
— Немножко молодости, вот чего нам здесь не хватало! — говорил Надален. — Молодости без дум и забот…
Потом, обращаясь к Джованнино, старик объявлял:
— С завтрашнего дня ты должен начать выбирать себе тополя. Ты их мало-помалу будешь окапывать и валить на землю. А когда их у тебя наберется вдосталь, ты возьмешься за топор и рубанок и построишь хибарку.
— Для чего?
— Как для чего! Ты же мне сказал, что хочешь обзавестись зазнобой? Значит, ты должен построить хибарку, как твой отец… Он построил вот эту, потом только свистнул и сразу приманил птичку, женился на твоей матери…
— Как? Я должен построить хибарку? Охота была возиться! Нет уж, лучше я сам буду птичкой!
— Тогда бери себе эту, готовую… Женись на Розаннине, она уже здесь, и тебе не придется ни дом строить, ни жену искать. Нравится тебе Розаннина?
— Нет. Она похожа на свою бабушку.
Надален весело смеялся, но тут вмешивалась оскорбленная Элена.
— Оставьте в покое мою дочь, она еще девочка и не должна даже слышать таких речей… А ты, красавец, посмотри лучше в зеркало и скажи, на кого ты сам-то похож. А хочешь, я тебе скажу: на кукурузный стебель, сухой да длинный, с красным початком на верхушке.
— С тобой никогда нельзя пошутить, сразу рассердишься, — протестовал Надален.
— Элена права, — ворчал Тонино. — Вы слишком много воли даете этому пареньку.
Надален подмигивал Джованнино и говорил ему:
— Не обращай внимания. С тех пор как его послали завоевывать империю, он стал важной шишкой и начал распоряжаться.
— Насчет империи нечего зря болтать… Небось, не смеялись бы, если бы вас послали в Африку и там бы вам подкоротили ногу, как мне!
— Не беспокойся, не ты один хромаешь. Империя, которую вы завоевали, тоже хромает, и почище, чем ты… — отвечал Надален, покатываясь со смеху, и Джованнино тоже начинал хохотать, хлопая старика по плечу.
— Просто срам! — кричала тогда Эмилия. — Ты чем больше стареешь, тем больше дуреешь. И сам того не замечаешь. Мальчик не может понять некоторые вещи и, чего доброго, подумает, что Тонино один из тех, кто теперь хозяйничает, а он честный человек, как мы все, и вдобавок еще пострадавший из-за этих мерзавцев.
Надален умолкал, опасаясь гнева жены, сдвигал на затылок шляпу и сплевывал. Джованнино следил за траекторией плевка, потом, надувшись изо всех сил, тоже плевал, никогда, однако, не будучи в состоянии сравняться со стариком в дальнобойности.