Сперанца
Шрифт:
— Ну-ка! Нажмем!
Ветви ивы, склонившейся над самой водой, отчаянно затряслись, и вопли Эмилии, волей-неволей окунувшейся с головой, потонули в бульканье.
— Хватит, Элена, она ведь и под водой говорит, еще наглотается…
— Вот и хорошо, глотку промоет!
Пыхтенье, последний всплеск, смех… Ива, наконец, перестала трястись и опять тихонько покачивалась над водой.
Скоро женщины уже искали свое платье, брошенное на поросшем густой травой берегу.
— Через пять часов
— По-моему, лучше остаться здесь, — сказала Элена. — Час идти домой да час обратно — не успеешь лечь, как надо уже вставать. Сейчас тепло, можно поспать и на траве…
— Я иду домой, — объявила Эмилия. — Думайте обо мне что хотите, но под открытым небом, как бродяга, я сроду не спала… И потом надо посмотреть, не нужно ли чего Надалену…
Она ушла, а Сперанца и Элена растянулись на траве лицом вверх, подложив под голову руки. Несколько минут они молча смотрели на звездное небо сквозь прихотливые арабески ветвей. Потом Элена пошевелилась.
— Ты помнишь?.. — начала она.
— Да, — сразу ответила Сперанца.
Обе опять замолчали, думая об одном и том же.
Они вспоминали давние вечера и удивлялись тому, с какой точностью все повторяется в иные минуты.
Река, поблескивающая разбросанными там и сям бочагами, кружевная тень ив на белых камнях пересохшего русла… И после молотьбы — так же, как сегодня, — в реке купались усталые, разгоряченные женщины. А потом начинался разговор по душам…
— Одно только по-другому: тогда мы мечтали, а теперь нет!
— Разве? — недоверчиво спросила Сперанца.
— По крайней мере, мы уже не о том мечтаем…
— Да… Тогда мы мечтали о пустяках, а теперь хотим от жизни чего-то гораздо большего.
Они опять помолчали, глядя на звезды, потом Элена тихонько засмеялась.
— Знаешь, я мечтала купить для своего приданого кружевные рубашки. Вот прелесть!.. Потом я мечтала, чтобы у меня был свой дом… Две комнаты, — я не столь уж многого хотела… Две комнаты и будильник золотистого цвета и абажур в цветочках… Мечтала, конечно, и о муже. Чтобы он был высокий, с голубыми глазами…
Она заворочалась на траве и вздохнула.
— Тонино не очень-то высокий и глаза у него маленькие и черные. Для меня-то он все равно хорош, но все же я не о таком мечтала… Дома у меня нет… А что до рубашек с кружевами, у меня и простых-то всего одна или две, переодеться не во что!
Она с горестью засмеялась, потом потянулась, поддав ногой, высоко подбросила башмак и поймала его на лету.
— Хочешь, не хочешь, а так оно и есть…
— Я мечтала выйти замуж за Таго и чтобы у меня была своя хибарка. Сбылось и то и другое… — глухо прошептала Сперанца.
— И тебе этого достаточно? — спросила Элена, повертываясь к
— Нет. Я мечтала быть счастливой и думала, что так и будет, — ответила Сперанца едва слышно, будто говорила сама с собой. — Счастье! Вот слово, которое любят молодые. Оно у них не сходит с языка, но всегда остается только словом… Теперь мы были бы рады жить не то что счастливо — где уж там! — а хотя бы спокойно. Но оказывается, и спокойствие не падает с неба! Его приходится завоевывать ценою жертв, во всем себе отказывая, ко всему приноравливаясь…
— И тебе это удается? — спросила Элена.
— Нет. Я только стараюсь казаться спокойной. Да и как могло бы быть иначе? Если бы ты оказалась в восемнадцать лет с ребенком на руках и в разлуке с мужем… Если бы тебе пришлось одной драться за жизнь — и свою, и ребенка, — думая ночи напролет о самом близком, самом дорогом тебе человеке, которого нет возле тебя, которого преследуют, который скрывается под чужим именем в чужих краях, — разве ты могла бы быть спокойной?
У нее прервался голос, к горлу подкатил ком. Элена в темноте сжала руку подруги.
— Но ведь ты сильная, Сперанца!
— К чорту! Только это и слышу: «Ты сильная, ты должна быть сильной…» Иной раз прямо так и подмывает закричать, что это очень удобно — требовать силы духа всегда от одних и тех же! Разве я не имею права тоже быть иногда слабой… Имею я право или нет поплакать, как все люди, желать любви, которой я почти не знала? Имею я право или нет страдать, потому что не могу даже быть вместе с сыном? А от меня хотят, чтобы я в себе все заглушила: «Сперанца сильная!»
Она остановилась, потом опять заговорила, теперь уже тише, спокойнее.
— А время идет… Мне двадцать восемь лет, а волосы у меня седые, и с каждым днем я все больше становлюсь похожа на Эмилию. Она славная женщина, но эта мысль меня мучит, как неотвязный кошмар… А ночью я все стараюсь представить себе лицо мужа и не могу, затуманило время. Ну скажи… — Она порывисто приподнялась на локте и посмотрела в лицо подруге… — Что я такого сделала? За какие грехи мне все это выпало на долю?
Она опять легла на спину, подложив под голову руки, и продолжала устало:
— А он — отстроил себе хибарку, чтобы спокойно жить в ней с женой и ребенком, а вместо этого — броди по свету, как цыган, беги из своей страны, как преступник!
Элена молчала. У нее сердце сжималось от боли и на глаза навертывались слезы.
— И это еще не все… — говорила Сперанца, и голос ее звучал монотонно, как журчание ручья, бежавшего по камням неподалеку от них. — Это еще не все! Нам будет и потруднее, если мы хотим счастья для наших детей, если мы хотим, чтобы настала другая жизнь хотя бы для них.