Спираль
Шрифт:
— Вы из какой газеты? — поинтересовалась хозяйка.
— Из Агентства новостей! — ответил Рамаз, вспомнив вдруг ту светловолосую журналистку со штампованными мозгами, которая некогда брала интервью у академика Давида Георгадзе. — Наши материалы для грузинской и союзной прессы публикуют различные газеты.
Рамаз улыбнулся в душе. Он понял, что его сознание ассоциативно воспроизвело тогдашнее интервью. Волнение как будто прошло. Вместо него тяжелая печаль сдавила сердце. Рамазу уже не терпелось поскорее закончить дело. Непроизвольно он снова потрогал тщательно
— Вам не затруднительно писать по вопросам науки?
— Видимо, нет, иначе меня не направили бы сюда.
— Вы журналист или закончили что-то по технической части?
— Нет, к сожалению, нет. Я журналист, но часто пишу о научных проблемах.
— Интересно.
Рамаз не понял, что интересного нашла в его ответах вдова академика и почему, но вместе с тем он остался доволен, что она не спросила его имя и фамилию.
Предваряя такой вопрос, он невольно решил на всякий случай назваться чужим именем. С быстротой молнии он выбрал его — Гоги Миндели.
— Что вы должны, что собираетесь писать о моем супруге?
Неприятное чувство усилилось еще больше.
— Откровенно говоря, мне пока не совсем ясна и полностью не обдумана структура статьи. Сначала мне бы хотелось основательно ознакомиться с некоторыми эпизодами из жизни уважаемого академика, которые неизвестны широкой публике, но сами по себе интересны и немаловажны. Затем я собираюсь обогатить его огромное научное наследие личными качествами и в совокупности нарисовать научно-гражданский, психологический портрет ученого и общественного деятеля.
— Чем я могу помочь вам?
— Разрешите осмотреть вашу квартиру. Для меня каждая мелочь имеет значение.
— С большим удовольствием!
— Тогда начнем с кабинета. Я хочу все запечатлеть в памяти. Представьте себе, что даже самые незначительные с первого взгляда детали имеют значение для создания психологического портрета ученого — какие и по какому принципу подобраны на полках книги, какая литература в данный момент находится непосредственно на письменном столе. До каких книг можно дотянуться, не вставая из-за стола.
— Интересно! — снова сказала Ана.
«Когда она подхватила это слово?» — вдруг озлобился почему-то Рамаз.
Первое, что он подумал, решившись посетить квартиру Давида Георгадзе, — как встретится с Аной. Он опасался, что ему станет дурно, что он не сможет сдержать волнение и выдаст себя. Старался представить, какой будет их встреча, воображая и прокручивая в мозгу тысячи вариантов. Что толку?! Реальность оказалась совершенно иной и неожиданной. Он как будто обрадовался, увидев любимую жену академика. И вместе с тем горько пожалел осиротевшую Any. Тяжелая тоска овладела им. Каково ей сейчас? Муж умер, сын бесследно пропал. Она осталась одна, одна-одинешенька. Распорядок жизни супруга, с головой погруженного в науку, отдалил от них даже самых близких людей. У Давида Георгадзе ни для кого не оставалось свободной минуты, научные исследования и институтские заботы — вот то, что отнимало львиную долю его времени.
«После смерти мужа родственники, наверное,
Что ж, и семья академика ни из-за кого не расшибалась в лепешку. Стоит ли претендовать на чье-то внимание?
У Давида Георгадзе не хватало времени для общения с близкими, для гостеприимства и церемоний. Поэтому многие, вероятно, и обижены».
На душе стало еще тяжелее.
«Что со мной? — удивлялся Рамаз. — Слабости я не ощущаю, волнение улеглось. Отчего же так муторно на сердце?»
И тут до него дошло, что ему противно видеть вдову академика. Едва мысль нашла точное русло, он сразу понял, что седые волосы Аны, ее поблекшее лицо, по-старушечьи отвисший второй подбородок и венозные ноги вызывают отвращение. Ему не хотелось употреблять это слово — «отвращение», но правде не замажешь глаза. Он не мог представить, что когда-то Давид Георгадзе делил ложе с этой старухой.
— Если можно, я на минутку покину вас! — сказала вдруг Ана и, не дожидаясь согласия, удалилась в гостиную.
Рамаз сразу отогнал удручающие мысли. Подошел к стеллажу, снял с одной из полок второй том астрономической энциклопедии и раскрыл его. С книгой в руках заглянул в дверь гостиной — Ана не собиралась входить. Выхватив из кармана конверт, Рамаз бросил его в книгу и захлопнул ее. Затем как ни в чем не бывало поставил толстый том в зеленой обложке на прежнее место и отошел к противоположному шкафу.
«Мне казалось, что я сильнее разволнуюсь при виде этого кабинета», — с сожалением покачал головой Рамаз.
— Извините, что оставила вас.
— Что вы, калбатоно Ана! — Он стремительно повернулся к вдове.
— Я вам не докучаю, может быть, вы предпочитаете побыть один?
— Напротив, калбатоно Ана, напротив! Позвольте мне задать вам несколько вопросов, и сегодня этим ограничимся.
— Слушаю вас.
— Приходили ли к вам коллеги вашего супруга по институту? Какую помощь они предлагали? Может быть, уже чем-то помогли вам?
— Чем они могли мне помочь? Моего супруга похоронили за государственный счет. По правде говоря, я не хотела никакой помощи. Не хотела и не нуждаюсь. Самое главное, чтобы привели в порядок научное наследие моего супруга и позаботились об издании его трудов.
— Вы не скажете, кто именно был у вас?
— Трижды меня навещал Отар Кахишвили, новый директор института, в четвертый раз он нанес визит вместе с сотрудниками. Однажды некий молодой человек, кажется секретарь комсомольской организации, занес книги и кое-какие вещи моего супруга.
— Что же все-таки говорил Отар Кахишвили?
— Он был обеспокоен. У Давида в сейфе заперты какие-то секретные документы.
— И что же? — встрепенулся Рамаз.
— Он сказал, что не знает шифр сейфа. А мне-то откуда знать?!
«Подонок!» — вскричал в душе Рамаз. Он сразу смекнул, какие документы интересовали его заместителя.
— Когда я не смогла назвать ему шифр, он очень огорчился и предположил, что Давид, может быть, унес те документы домой. Весь кабинет обыскал.
— Нашел что-нибудь?