Спорим, она будет моей?
Шрифт:
Кафе мне нравится. Чистые столики с клетчатыми скатертями. Удобные плетеные стульчики. Доброжелательный персонал. Матвея тут, по всей видимости, знают: несколько раз с ним здоровались и называли по имени.
Он говорит, что у меня красивые ноги, и я до ужаса смущаюсь. Как будто мой секрет раскрыли. Неужели он догадался, что я надела их специально для него? Какой позор! В ответ на комплимент я огрызаюсь: дурацкая школьная привычка. Обычно мне говорят подобное ехидными ироничными голосками. И смеются. Но он не смеется, и голос его серьезный. Даже слишком. Поэтому быстро извиняюсь, чувствуя себя
Калиновский молчит и пялится в одну точку. Напряжение висит в воздухе, и я открываю рот:
— Тимофей чувствует себя лучше?
Я спрашиваю тихо, но мой вопрос все же не теряется в шуме чужих голосов. Он будто не слышит. Продолжает изучать скатерть. И мне это совсем не нравится.
— Матвей?
Он поднимает на меня затуманенный взгляд. Его лицо бледное, а на лбу пульсирует венка. Я силюсь разгадать его чувства, но мне это не удается.
— Ты в порядке? Выглядишь…
Я хочу сказать, что он выглядит испуганным. Потому что это описание подходит больше всего, но он прерывает меня.
— Да, все нормально. Нормально.
Дважды повторил слово «нормально». Дела явно не очень. Не свожу взгляда с его лица, оно – как карта, и я пытаюсь найти крестик, где же закопан клад. Он вдруг психует. Подлетает с места, как кошка, которой наступили на хвост. Переворачивается стакан с салфетками. Солонка и перечница оказываются на полу.
— Я больше не могу, — сиплым голосом говорит он, и его руки дрожат. — Не могу больше. Извини меня. Зря я все это… Я не могу!
Он несется к двери, и я вскакиваю и бегу следом за ним. Пари. Он говорит о пари, это точно. Он не хочет больше меня обманывать. Сказать, что я в шоке – ничего не сказать.
Догоняю его возле двери, и он вдруг останавливается и покачивается. Хватаю его под локоть, и делаю это очень вовремя, потому что иначе он бы упал.
— Эй! Матвей, приди в себя! Ты тяжелый. Эй!
— Нужна помощь? Вызвать скорую? — к нам подлетает обеспокоенная официантка и прикладывает крошечные ладошки к щекам.
— Не… не надо, — говорит Матвей, сглатывая слюну. — Все нормально. Нормально.
— Да что ты заладил?! Так, давай выйдем на воздух.
Мы выходим, и он тут же падает на плетеный стул. У этого кафе есть и терраса на улице.
Я придвигаю другой стул к нему и сажусь рядом.
— Может, все-таки врача?
— Не надо. Просто голова закружилась.
Опираюсь руками на колени и придвигаюсь к нему. Пытаюсь заглянуть в его лицо.
— У тебя что-то случилось, да? Что-то плохое? Ты можешь мне…
— Хватит, ладно? — ледяным тоном прерывает он меня и наконец поднимает голову: его глаза источают мороз. — Это был я.
— Эмм…
— Это был я, что непонятного?! — взрывается он, и мне на мгновение кажется, что он совсем обезумел. — Из-за меня ты стала Плаксой. Это был я.
Глава 20.2 Олеся
Я сижу, положив руки на колени, и слежу за тем, как подрагивают кончики моих пальцев. Ощущение, когда на тебя направлена сотня внимательных взглядов, безумно пугает меня. Мысленно пытаюсь подготовиться
Федору аплодируют. Я не знаю, насколько хороши стихи его собственного сочинения, но зал ликует. Мысль снова подступает, как ком к горлу. Прочь! Не сейчас! Вот-вот и произнесут мою фамилию. Мои ноги деревенеют и будто прирастают к полу с бордовым ковром. Федор на сцене отвешивает шутовской поклон. Аплодисменты не стихают. Еще есть время. Мысль, опять она, почти прорвалась!
— Победа в конкурсе чтецов важна для твоего будущего. Это поможет в поступлении, — говорила мама с утра, ее заплаканные глаза покраснели и даже как будто увеличились в размерах.
Она говорила это абсолютно пустым голосом, как робот.
— Я не могу оставить тебя одну, — мой голос был слабым, но искренним.
Плевать я хотела на поступление, на дурацкий конкурс, на школу! Сегодня слишком тяжелый день.
— Не смей со мной спорить! — вскрикнула мама и обожгла меня злым взглядом. — Ты пойдешь в школу и победишь в конкурсе! Поняла меня?
Я-то поняла. И я сделаю все, как просит мама. Если ей от этого станет легче. Хотя бы капельку. Со всех сторон на меня обрушивается звонкий голос. Называют мою фамилию. Краем глаза замечаю, как Федор, окруженный родственниками, принимает поздравления. У меня такой группы поддержки нет. Само собой. Сегодня я сама себе группа поддержки. И не только себе.
Держаться. Не подпускать Мысль.
Поднимаюсь на сцену медленно, ноги не слушаются, путаются, и мне, конечно, кажется, что сейчас, вот сейчас я споткнусь и упаду на потеху всей школе. Я даже уже слышу их смех. Но нет, не спотыкаюсь и более-менее ровным шагом подхожу к микрофону. Мы с Федором почти одного роста, поэтому изменять высоту микрофона не надо. Очень жаль. Мне бы не помешали лишние тридцать секунд.
Собраться. Читать с выражением. Как дома. Ты дома. Перед зеркалом. Ну, как репетировала.
Я начинаю. Стараюсь смотреть в одну точку, где-то впереди. Не опускать взгляд. Заканчиваю первое четверостишие. Сердце гулко стучит в ушах, так, что я почти не слышу собственный голос. Работает ли микрофон? Читаю дальше. С выражением. Без запинки.
МЫСЛЬ. Замолкаю. Только на секунду. Борюсь с собой. Продолжаю. Вдруг чувствую, как волосы встают дыбом. Какое-то движение в области живота, теперь на бедре. Что-то шевелится. Что-то… Что-то у меня в кармане! Что-то живое!
Тишина. Одно только мгновение. Засовываю руку в карман и нащупываю что-то мохнатое. Оно взбирается мне на руку. Тишина сменяется пронзительным визгом. Это кричу я. По моей руке лезет серое нечто, цепляясь крохотными коготками за кожу. Сбрасываю это с себя, продолжая визжать во все горло. Это мышь. Всего лишь мышь.