Спорим, она будет моей?
Шрифт:
Подхожу к ее пятиэтажке неспешным размеренным шагом. Останавливаюсь возле подъезда и достаю телефон. Она берет трубку после пятого гудка. Все-таки решилась. Это меня радует.
— Что надо? — грубо спрашивает она.
Значит, мой номер не удалила. Еще один хороший знак.
— Спустись вниз. Я у твоего подъезда.
— С чего бы это? Калиновский, я же ведь просила, — она понижает голос до возмущенного шепота, — я же ведь просила оставить меня в покое.
А если бы действительно этого хотела, трубки бы не брала, заблокировала
— Спустись. Тебе понравится то, что я скажу.
Слушаю ее задумчивое молчание. Вместо ответа она сбрасывает звонок. Чертыхаюсь и смотрю на то, как солнце скрывается за домами. Невооруженным глазом можно увидеть, как быстро оно садится.
Значит, все же я ошибся, и она не так любопытна, как я думал. И такое случается. Значит, придумаю что-то другое.
Вдруг слышу длинный пронзительный писк, это открывается дверь подъезда. Она в халате, сверху накинула куртку, но все равно вид забавный, такой домашний. Зато темные волосы распущены и в беспорядке лежат на плечах. Последний луч солнца падает на них, и они переливаются на свету. Она выглядит…
— Это что? Подожди, это… Ты издеваешься, что ли?!
Я протягиваю ей свой дар, и она крутит пальцем у виска.
— Ты совсем ненормальный?
— Я подумал, что…
— …будет забавно, да? Ты всегда так думаешь!
— Ты же сказала, что не боишься мышей.
— Да, не боюсь. Это ж надо было, — ворчит она, — клетку с мышью мне притащил. Совсем мозги растерял. Проваливайте оба!
Она собирается уходить, и я ставлю клетку на землю и тянусь к крохотной решетчатой дверце.
— Ты что делаешь?! — почти визжит она.
— А что? Если не хочешь, чтобы она жила у тебя, пусть живет на воле.
Она подхватывает клетку и почти что прижимает ее к груди. Очень трогательное зрелище.
— Она же домашняя! Ей нельзя на воле!
Я улыбаюсь. Она еще хмурится, разглядывает животину, вроде бы даже замечаю тень улыбки на ее губах. Потом выражение ее лица резко меняется, переводит взгляд на меня.
— Это всё? Теперь отстанешь? Жест я оценила.
— Нет, не всё. Я решил, что все должно быть по-честному. Я выставил тебя плаксой при всей школе. Теперь твоя очередь.
Она наклоняет голову, как будто говорит с полоумным, и переспрашивает:
— Хочешь, чтобы я унизила тебя перед всеми?
Развожу руки в стороны и киваю, мол, воля твоя. Я вижу, как она собирается отсечь мое предложение на корню, но в ней есть это… Желание поквитаться. Я вижу это в ней.
После затянувшихся размышлений, ее глаза сужаются, как у хищной птицы.
— Я подумаю об этом.
Она вводит код домофона и открывает дверь. Клетку бережно прикрывает курткой.
— А ты говоришь, я не могу.
— Не можешь что? — она поворачивает ко мне голову.
— Удивить тебя.
Глава 22.
— Что это у тебя? — упавшим голос спрашивает мама, когда я возвращаюсь обратно в квартиру.
Она прекрасно видит клетку и ее маленького пушистого обитателя. Я даже немного побаиваюсь, как бы мама не хлопнулась в обморок.
— Это для биологии! — нахожусь я и тащу своего нового друга в свою комнату.
— Как для биологии? — верещит мама из коридора. — Надолго ЭТО с нами?! Ты же знаешь, я до ужаса боюсь мышей!
— А это и не мышь, — терпеливо и громко объясняю ей. — Это землеройка!
— Час от часу не легче, — тихо ворчит мама и умолкает: наверное, не выдерживает и уходит.
Ставлю клетку в угол комнаты на пол и рассматриваю крохотное животное. Глазки-бусинки следят за мной с интересом. Задумываюсь о том, что зверька надо покормить и двигаюсь к двери. Поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на маму. Она стоит, прислонившись к дверному косяку, и следит за мной мрачным взглядом.
— Кто тебе принес клетку?
— Гм. Подруга.
— Подруга, значит? — повторяет мама, не сводя с меня напряженных глаз.
У нее такой вид, как будто она что-то знает. Что-то такое, чего не знаю даже я.
Я кое-как огибаю ее и иду на кухню, она семенит за мной. Раньше все было по-другому. Раньше я ничего от нее не скрывала, и уж тем более не врала. Но теперь мне ложь дается как-то проще. Особо не чувствую угрызений совести. Маме знать про всё ни к чему. Тем более я догадываюсь, что бы она сказала. Не принимай подарки, игнорируй, уходи, склони голову, сдайся, позволь вытирать о тебя ноги! Надоело!
Она всю жизнь велит мне все игнорировать. Но разве так можно жить? Она-то не игнорировала. Она радовалась жизни. И подарки принимала. И на свидания бегала. И даже родила ребенка. Кто виноват в том, что мой отец сбежал? Это вовсе не значит, что моя жизнь сложится точно так же, как и ее. Я понимаю… Вернее, я понимала, что она хочет оградить меня от всего этого. Хочет предостеречь меня от ошибок, которые она сама совершила. Но это уж слишком… Нельзя жить, постоянно закрывая на все глаза.
Открываю холодильник и пялюсь в одну точку. Спиной чувствую ее задумчивый взгляд. Резко поворачиваюсь к ней и в отчаяние сжимаю кулаки.
— Это была не подруга, это был парень. Богатый, красивый и избалованный. Как раз такой, каких нужно игнорировать, мама.
Она меняется в лице, явно не ожидала от меня таких жестких слов. Хочет что-то ответить, но я ей не даю. Нужно пользоваться моментом, пока во мне есть эта удивительная решимость.
— И я больше не могу носить эти дурацкие юбки. Они же уродливые! И в них тяжело ходить. И жарко. И стыдно, если уж быть совсем честной.
— Но…
— И каблуки! — меня уже понесло, ничего не поделаешь. — Я низкая, мама. Практически все девочки в школе носят каблуки, и в этом нет ничего такого!