Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Кошеленко Геннадий Андреевич

В Согде, по предположению О.И. Смирновой (Смирнова, 1963, с. 32), также появились тюркские правители. Тюрком был Чекин-Чур Билге, предшественник Деваштича, правивший между 694 и 708 гг. Имена тюркских правителей — Амукйан (по другому прочтению Гамаукайн) и Бидйан (Чекин-Чур Билге) — зафиксированы на монетах (Смирнова, 1963, с. 13). О.И. Смирнова предположила, что панчская династия была связана с одним из тюркских родов районов бассейна Сырдарьи (Смирнова, 1963, с. 32). Тюрки внедрялись в государственный аппарат Согда путем брачных связей, многие владетели Согда становились родственниками тюркских ханов, женились на дочерях западно-тюркских беков, выдавали своих дочерей за тюркских правителей. Есть сведения, что у представителей местного населения наряду с согдийским именем было и тюркское.

Так, судя по брачному контракту (Nov. 9), Дугдонча имела и тюркское имя. Тюрком был фрамандор Деваштича Уттегин и т. д. Таким образом, видимо, появилось двуязычие, которое является показателем основных этнических процессов (Бромлей, 1973, с. 54–55). Так, О.И. Смирнова считает, что тюрки уже в первой половине VIII в. пользовались согдийским языком и письменностью, а часть их была двуязычной (Смирнова, 1963, с. 54). В данном случае мы имеем подтверждение теоретического положения, сводящегося к тому, что, если политическое преобладание не влекло существенных перемен в хозяйственно-культурной жизни местного населения, последнее сохраняло свой язык (Алексеев, Бромлей, 1969, с. 431). Напротив, вместе с согдийской колонизацией, расширением хозяйственно-культурных контактов согдийского населения согдийский язык и письменность получают распространение вне пределов собственно Согда, укрепив свои позиции на дальних международных трассах. По сообщению Сюань Цзяна (630 г.), название «Сули» («Согд») носила вся территория от Суяба до Кеша (Гафуров, 1972, с. 374). В.В. Бартольд, ссылаясь на сообщения Макдиси, Сюань Цзяна и Хой Чао, отмечает существование местных говоров и нескольких наречий согдийского языка в Бухаре (Бартольд, 1965, с. 265).

Находки согдийской азбуки в цитадели Пенджикента, существование писцов в цитадели Мерва, где учащиеся осваивали согдийскую письменность, свидетельствуют о прочных ее позициях в раннесредневековой Средней Азии (Гафуров, 1972, с. 28). На диалекте согдийского языка говорили жители Уструшаны: остатки письменности этого времени обнаружены при раскопках Чильхуджры на деревянных дощечках с надписью тушью (Пулатов, 1975, с. 81–86).

В Тохаристане сохранялся бактрийский язык, о котором дают представление надписи на росписях памятников Восточного Туркестана, часть которых относится к VII–VIII вв., и топонимика Афрасиаба (Лившиц, 1965, с. 164), имена в надчеканах на чаганианских монетах того времени, в письменных и других источниках (Ртвеладзе, 1988, с. 104–105).

В Хорезме еще несколько веков после арабского нашествия сохранялся хорезмийский язык, относившийся к группе восточноиранских. Документы из архива Топраккалы II–III вв., Якке-Парсана и Токкалы VII–VIII вв. дают возможность судить о его развитии на протяжении всего времени (Гудкова, Лившиц, 1967, с. 11–12, 15–18).

В Фергане, несмотря на массовое, как полагают, перемещение сюда тюрок, в VI–VIII вв. их язык не получил широкого распространения (Литвинский, 1976, с. 56). Так думает и Г.А. Брыкина, указывая на компактность оседания пришельцев (Брыкина, 1982, с. 133). Видимо, ферганцы продолжали в это время пользоваться своим языком.

В городской среде по-прежнему большую роль играл согдийский язык. Во всяком случае, легенды на монетах согдийские. Впрочем, учитывая ярко выраженную «тюркскую струю» в материальной культуре и искусстве VI–VIII вв. на территории Средней Сырдарьи, некоторые исследователи полагают, что в это время происходит и тюркизация языка местного населения (Байпаков, 1988, с. 33).

Отметим в заключение, что уже в VI–VIII вв. в среднеазиатские области проник западноиранский язык — фарси, получивший там распространение со времени арабского завоевания (Гафуров, 1972, с. 374).

Важные сведения об этнических процессах, происходивших на территории среднеазиатского междуречья в эпоху раннего средневековья, могут дать антропологические материалы.

Наиболее значительным явлением следует признать распространение в рассматриваемый период населения с комплексом признаков антропологического типа среднеазиатского междуречья, в то время как в предшествующий период преобладали представители восточносредиземноморского типа (Ходжайов, 1983, с. 103).

Среди населения

Уструшаны выделяются и мезокранный средиземноморский расовый тип, и брахикранный тип среднеазиатского междуречья. В Хорезме, судя по значительному материалу из раскопок некрополя Миздахкана, фиксируется антропологический тип, переходный от восточносредиземноморского к типу среднеазиатского междуречья (Ягодин, Ходжайов, 1970, с. 194). Представляется чрезвычайно существенным, что примесь монголоидных элементов в материале миздахканского некрополя становится заметной именно в VI–VIII вв. н. э. По данным В.В. Гинзбурга и Т.А. Трофимовой, эта примесь к восточносредиземноморской расе усиливается во второй половине I тысячелетия н. э. и особенно хорошо выражена у раннетюркских кочевников. Вместе с тем следует подчеркнуть важное наблюдение Т.И. Ходжайова, отметившего, что не все местное среднеазиатское население в одинаковой степени смешивалось с тюрками. Наиболее интенсивно это происходило в скотоводческой среде (Ходжайов, 1980, с. 267), что объясняется в значительной степени более легкими и тесными контактами населения со сходными хозяйственно-культурными типами. Поэтому кажется закономерным, что в таких тесно связанных со скотоводством районах, как окраины Чача и Ферганы, в курганных могильниках первой половины I тысячелетия н. э. отмечается именно мезобрахикранный европеоидный тип с монголоидной примесью (Кавардан, Кумата) и речь идет в основном о типе среднеазиатского междуречья, лишь с отдельными вкраплениями восточносредиземноморского (Ходжайов, 1980, с. 98, 101).

Большое значение для представления об основных направлениях этнических отношений эпохи раннего средневековья имеет тот факт, что в этот период и в последующие пришлое население оседало в сельских местностях, в то время как в древности — преимущественно в городских центрах (Ходжайов, 1986, с. 112–115; Аскаров, Буряков, Ходжайов, 1990, с. 61).

Таким образом, и антропологические данные свидетельствуют об определенных этнических контактах и развитии этнических процессов в Среднеазиатском регионе в эпоху существования тюркских каганатов и формирования новых форм социально-экономических связей. В целом, однако, население древнеземледельческих районов Средней Азии было европеоидным, а тюркизация населения в языковом отношении, как полагают, шла активнее, нежели монголизация антропологического типа. Впрочем, древние языки местного населения в рассматриваемый период еще стойко сохраняли свои позиции, и это обстоятельство представляется весьма существенным.

При исследовании материальной и духовной культуры как источника для реконструкции этнокультурных процессов и этнических отношений чрезвычайно важным представляется сопоставление археологических комплексов из одного и того же региона на хронологически разных этапах общественно-культурного развития. Такое сопоставление может с наибольшей отчетливостью показать преемственность традиций и роль инноваций на каждом данном этапе, и уже результатом следующего исследования будет установление причин возникновения инноваций — лежали ли в их основе развитие производительных сил, этнокультурные контакты или же прямая инфильтрация пришлого населения.

Факты прямых этнических перемещений и взаимодействий устанавливаются главным образом на основании археологических материалов. Так, в VI–VIII вв. фиксируется движение обитателей Джетыасарского урочища, в низовьях Сырдарьи, вверх по реке, в область среднесырдарьинских степей и южнее. В VII–VIII вв. джетыасарцы переместились в дельту Амударьи, где возник ряд крупных поселений кердерской культуры (Куюккала, Курганчакала и др.). Полагают, что эти перемещения были вызваны изменением условий водопользования, но не исключено, что толчком послужило включение этих областей в систему тюркского каганата (Андрианов, Левина, 1979, с. 96–97).

Что же касается этнокультурных контактов, то в рассматриваемый период, по археологическим данным, в пределах важнейших среднеазиатских областей прослеживается несомненная преемственность форм материальной и духовной культуры, проявляющаяся в специфических чертах керамики, орнаментации, интерьера жилища (например, типа очагов) и других признанных «этнических выразителей». Особенно отчетливо эта преемственность культурных форм выражена, пожалуй, в наиболее урабанизированных в прошлом древнеземледельческих областях, таких, как Бактрия-Тохаристан (Аннаев, 1984, с. 15; 1986, с. 10; Ртвеладзе, 1983, с. 76; Литвинский, 1986, с. 55 и сл.).