Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Кошеленко Геннадий Андреевич

В целом, к сожалению, исследования предместий среднеазиатских городов VI–VIII вв. еще не приобрели достаточных масштабов для получения наглядных доказательств приоритета там торгово-ремесленных построек или, более того, кварталов. Обычно при их описании упоминаются гончарные мастерские, что и неудивительно, так как специфика этого ремесла требует открытого пространства, а не скученности среднеазиатских шахристанов. Кварталы гончаров существовали и в пригородах античных городов. Не имея пока полного представления о пригородах-рабадах раннесредневековых городов, можно только добавить, что застройка большей частью имела рассредоточенный характер и либо была обведена стеной, либо оставалась неукрепленной. Предместья Самарканда окружала стена «Девори Киемат» протяженностью 40 км.

Археологические материалы служат важным дополнением к сведениям письменных источников, позволяя в общих

чертах охарактеризовать социальную структуру общества VI–VIII вв. Наибольшее значение имеют среди них «История Бухары» Нершахи и документы с горы Муг. В них (А-9) упоминается городская община, от лица которой составлялось письмо Деваштичу, заключались договоры и взимались пошлины. Она состояла из знати, купцов и работников.

Господствовавший слой не был однородным ни экономически, ни политически. Верховная знать — правители областей, представители правящих «домов» — обозначалась термином «малик» — «царь» или «мрай» — «господин» (Смирнова, 1970, с. 51–53). Эти термины встречаются в документах с горы Муг и на монетах. Арабы употребляли для обозначения данной категории населения термины «малик» и «сахиб» («Табари») или же называли всю землевладельческую знать «хватав», чему соответствует западноиранское «дехканин».

А. Новосельцев полагает, что дехкане-дехган (от западноиранского deh — селение) — выходцы из деревенской верхушки, превратившиеся со временем в налоговых агентов правительства и, наконец, во владельцев деревень (Новосельцев, Пашуто, Черепнин, 1972, с. 71). В период арабского нашествия дехкане — не только мелкая и средняя знать, но и правители округов.

Наиболее многочисленным, как полагают, был слой рядовой знати — «азаты» (буквально «свободный», «благородный», хотя этим термином могла обозначаться и верховная знать). Есть мнение, что на них лежала служба при владетельных дехканах-азимах (Смирнова, 1970а, с. 85), причем, не имея земель, они получали их в качестве вознаграждения за службу при правителях крупных областей (Лившиц, 1962; Смирнова, 1970а, с. 85; Новосельцев, Пашуто, Черепнин, 1972, с. 80). Основная тенденция времени заключалась в ослаблении традиций старой родовой знати и выдвижении новой, служилой — «азатов», или «всадников», — слоя, порожденного феодализацией общества. Они стали поборниками новых порядков.

О.И. Смирнова называет еще одну категорию знати — «царевичи», «сыновья малика». Из них составлялась аристократическая конница — чакиры. Личная гвардия была не только у представителей землевладельческой знати, но и у купцов. Впрочем, в интерпретации термина «чакир» нет единодушия. Хотя большинство исследователей согласны с тем, что чакиры — люди наемные, некоторые считают их рабами. Согласно документам с горы Муг, представители аристократии часто именовались по названию своих владений, что лишний раз подтверждает тесную связь знати с землей. В это время частновладельческие земли были широко распространены. В городе дехкане имели крупную недвижимость: так, согласно Нершахи, дехканину Хине в Бухаре принадлежал большой участок, занимавший четверть шахристана, где было 1000 лавок и мастерских и 75 жилых кварталов. В связи с этим встает вопрос: насколько такая фигура совместима с существованием городской общины, подобной пенджикентской?

Второй большой группой господствовавшего слоя населения среднеазиатского города (и общества в целом) являлось купечество. Отличаясь от дехкан сословно, оно было им близко по образу жизни, как о том свидетельствуют письменные источники. Согласно Нершахи, купцы владели крупной недвижимостью и жили, как и дехкане, в замках.

Теснейшую связь купцов с земельной знатью отмечал и А.Ю. Якубовский (Якубовский, 1951, с. 151), но он полагал, что первые еще не выделились в самостоятельную группу населения. Упоминание купцов наряду с азатами и «работниками» показывает их большую роль в жизни среднеазиатского общества. Имеются суждения о существовании купеческих товариществ, или корпораций, которым принадлежали подворья (Смирнова, 1970а, с. 139). Подобные корпорации известны с глубокой древности в городах Ближнего Востока (Oppenheim, 1964, s. 116–117), в Индии (Литвинский, Седов, 1983, с. 133), в Сасанидском Иране (Периханян, 1983, с. 286), в Византии VI–VII вв. (Пигулевская, 1956, с. 222–224).

К

господствующему слою принадлежало и жречество, которое также было неоднородным. В документах с горы Муг встречаются термины «магупат» — «верховный жрец» и «воганпат», обозначавший рядового жреца (Лившиц, 1962, с. 182; Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 115), свидетельствующие о наличии жреческой иерархии. Факт получения жрецом довольствия из кладовых Деваштича, как полагают, свидетельствует о тесной связи жречества с государственным аппаратом.

По археологическим данным, различные слои общества занимали в раннесредневековых городах определенные кварталы. Участки застройки по социальному признаку отмечены в Самарканде (Афрасиаб) и в Пенджикенте. Исследование застройки Пенджикента в социологическом аспекте с привлечением других данных, в первую очередь живописи, дало чрезвычайно интересные результаты. Полагают, что городская община могла состоять из агнатических групп разного порядка — правящего клана города, знати, рядового населения (Беленицкий, Маршак, Распопова, 1979, с. 19). Отсюда сделан вывод, что в городе существовали только две очень крупные влиятельные общины агнатов, которым соответствуют два самых больших домовладения в восточной и центральной частях города и два храма в центре города. Все эти заманчивые гипотезы кажутся правдоподобными в свете выводов А.Г. Периханян и сведений о большой роли агнатических связей в строе иранского и среднеазиатского обществ, о квартальных общинах позднесредневековых городов Средней Азии, опубликованных О.А. Сухаревой.

Характер отношений пенджикентской знати с производящим населением — «работниками», вскрывающийся благодаря документам с горы Муг, позволяет считать ее градообразующим слоем (Беленицкий, Маршак, Распопова, 1979, с. 24). Значительную часть «работников» составляли, как полагает А.М. Беленицкий, ремесленники и мелкие торговцы, которые были лично свободными и хозяйственно самостоятельными, как об этом свидетельствует прежде всего тот факт, что они перечисляются в документе А-9 в составе общины отдельно. О том, что «простой люд» — рядовые горожане были юридически свободными, можно судить также по обилию найденных в Пенджикенте печатей и сравнительно большому количеству найденных в лавочках и мастерских монет и, кроме того, по расположению торгово-ремесленных помещений (Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 54, 130–131). Вместе с тем некоторые сведения дают основания полагать, что состав ремесленников и их статус были неодинаковыми. Так, в цитадели Самарканда открыта мастерская со следами какого-то устройства, по-видимому токарного станка, а в цитадели Туккета в Чаче-Илаке обнаружены следы металлургического производства. Возможно предположить, что в таких мастерских могли работать зависимые лица, обслуживавшие нужды правителя. Четыре категории таких зависимых лиц упомянуты в двух документах с горы Муг (№ 3, 4). Предполагается также использование в это время в каких-то масштабах рабского труда (Беленицкий, Бентович, Большаков, 1973, с. 118).

Роль ремесленного производства в жизни раннесредневековых городов далеко не всегда ясна. Представляется, что был прав А.Ю. Якубовский, когда считал, что ремесла там еще не занимали того места, которое им стало принадлежать в дальнейшем, и отделение города от деревни было не настолько велико, чтобы ремесло могло сделаться полностью производственной основой существования их населения (Якубовский, 1955, с. 185, 200).

В ряде городов известны ремесленные кварталы, но это главным образом гончарные мастерские. В крупнейших столичных городах — Самарканде, Еркургане, Мерве — исследовались кварталы керамистов IV–V и VII–VIII вв. н. э. В Пенджикенте специализированных ремесленных кварталов не обнаружено, а мастерские и лавки ремесленников разного профиля расположены «чересполосно».

Иначе рисуются исследователями развитие и роль ремесел в раннесредневековых Чаче-Илаке. Ю.Ф. Буряков полагает, что шахристаны в VI–VIII вв. являлись в первую очередь ремесленными центрами (Буряков, 1982, с. 132), чего, пожалуй, никак не скажешь о Пенджикенте. Возможно, эта специфика объясняется бурным развитием ремесел в Чаче-Илаке в связи с возросшим в это время значением горнорудных разработок. Однако следует сказать, что имеющиеся по этому поводу материалы пока недостаточно определенны. Так, металлургическое и гончарное производство были в Мингурюке, но масштабы их не установлены (Буряков, 1982, с. 128–129).