Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья
Шрифт:
Возможно, раскопки вновь сформировавшихся в V–VIII вв. городов, особенно в местах контактов со степью, внесут в суждение о роли ремесел в жизни города этого времени значительные коррективы. И наконец, несопоставим уровень развития ремесел в столичных центрах и маленьких провинциальных городках типа Калаи-Кафирнигана в Тохаристане (Соловьев, 1989, с. 65–66).
Думается, можно говорить и о сельскохозяйственных занятиях жителей раннесредневековых, особенно небольших, городов. Так, В.С. Соловьев на основании материалов из раскопок Калаи-Кафирнигана сделал вывод, что население этого маленького городка занималось животноводством, не исключает он и сельскохозяйственную деятельность
Расширение сведений о сельских поселениях и расселении позволит вкупе с письменными источниками уловить некоторые аспекты взаимодействия городского и сельского населения.
В VII–VIII вв. происходит дальнейшее совершенствование древних ирригационных систем и строительство новых. Ирригационная сеть становится сложнее и разветвленнее, позволяя освоить большие массивы земель под поливные угодья. В Согде основные каналы, питавшие Самаркандский и Бухарский оазисы, были выведены из Зеравшана еще в раннеантичную эпоху, в том числе Даргом и Нарпай в Самаркандском Согде, Канимех, Харканруд, Зандана, Рамитанруд — в Бухарском. Уже в древности была освоена вся пойменная зона Зеравшана и завершено формирование двух упомянутых оазисов (Мухамеджанов, Валиев, 1978, с. 532).
Большое значение в экономике предгорных районов Согда имели посевы на богарных землях.
В Южном Согде, в Кашкадарьинском оазисе, в это время происходит максимальное обживание горных районов, причем 70 % поселений в восточной части оазиса возникло именно в эпоху раннего средневековья.
В Чач-Илакском районе в это время оформляются ирригационные системы Салар и Анхор, между Ташкентом и Янгиюлем удлиняется система Джуна и Куркульдука, появляется канал Ниязбаш, осваиваются долины среднего течения Пскема и Чаткала. В долине Чирчика зафиксировано более 30 крупных каналов — Ханарык, Зах, Кейкаус, Салар и т. д. (Дадабаев, 1973, с. 265–266).
По подсчетам Ю.Ф. Бурякова, общая площадь поливных земель увеличивается в 2 раза. Обнаружено более 300 поселений этого периода, причем процент городского населения составляет 25–30, широко осваиваются адырные земли, но все же основная масса поселений концентрируется на поливных землях (Буряков, 1982, с. 133).
В Хорезме, как известно, богарных посевов вовсе не было, но население достигло большого искусства в обработке участков, в строительстве и уходе за ирригационными сооружениями (Андрианов, 1969, с. 135, 137 и др.).
Таким образом, в различных районах наблюдаются в это время сходные явления, связанные с общими процессами социально-экономического развития.
Исследования топографии земледельческих оазисов также дали однотипную картину. Наиболее подробно изучены сельские поселения Хорезма и восточной части Кашкадарьинского оазиса. Там выявлено, что самые крупные укрепления стояли у истоков каналов, вдоль русла которых располагались более мелкие и менее укрепленные или неукрепленные поселения. Наиболее характерной чертой сельского пейзажа становятся усадьба и замок — «тепе с вышкой».
В Яккабгском районе на Гузардарье удалось наметить даже контуры раннесредневековых владений, площадь которых определяется в 1–5 тыс. га. Центром
В раннесредневековом Хорезме фиксируется рассредоточенное (хуторское) расселение, характерное для этой страны во все периоды ее истории. Укрепленные усадьбы и небольшие сельские поселения располагались вдоль боковых ответвлений крупного канала и образовывали несколько групп, причем командное положение у истоков ответвления занимал крупный замок феодала. На каждый крупный замок здесь также приходилось до десятка и более мелких усадеб. Последние резко распадаются по величине, что, вероятно, свидетельствует о расслоении земледельческой общины.
В западной части Бухарского оазиса, как и в Хорезме, сельские жители жили в обособленных усадьбах. По-видимому, здесь в раннем средневековье сложился тот же тип расселения, о котором пишут исследователи этих мест в конце XIX–XX в., — в виде отдельных хуторов, рассеянных иногда на значительном расстоянии один от другого. Они сосредоточивались близ базарных пунктов, объединяясь по отдельным каналам, по признаку водопользования и родовым связям (Магидович, 1926, с. 74, 87–88, 93).
Не исключено, что уже в VII–VIII вв. существовали те рустаки Согда, которые описывают авторы X в. Так, ал Истахри насчитывал в Бухарском оазисе 22 рустака (в то время как в Самаркандском их было 12), из которых 15 находились в черте «длинных стен», постройка которых приписывается арабскому наместнику Абул-Аббасу Фазлу бен Сулейману ат Туей (786–787 гг.).
Словом «рустак», по В.В. Бартольду, обозначалась группа селений вокруг большого города. Однако не ясно, какой признак положен в основу их выделения — имелись ли в виду деревни, входившие в состав владений одного лица или рода, или же деревни, орошенные одним и тем же отводом какого-нибудь большого канала (Бартольд, 1965, с. 119). В Иране под этим термином понималась мелкая территориально-административная единица — «волость» или «район» (Пигулевская, 1956, с. 169).
Более вероятной представляется последняя версия, когда владения-рустаки складывались вдоль водных протоков-каналов или речек.
Укрепленные замки, несомненно, являлись остатками многочисленных господских поместий, или доменов. По Нершахи, большинство земель Бухарского оазиса принадлежало бухархудатам. По его же сведениям, сын царицы Хатун владел имением в окрестностях Бухары по каналу Мавлиан (Нершахи, 1897). Рассказывается также, что в исковом прошении наследников уже известного дехканина Хины перечислялись, кроме городских владений (1/4 шахристана), 75 селений, составлявших частную собственность (хас) (Гулямов, 1976, с. 43).