Сталин. История и личность

Такер Роберт

Слушание дела началось в полдень 19 августа. Местом был выбран не Колонный зал Дома Союзов, где слушалось Шахтинское дело, а другой, наверху⁷, меньший по размерам Октябрьский зал. В этом зале, в котором когда-то гремела музыка дворянских балов, могло поместиться не более 350 человек — отличный предлог, чтобы не пустить не только членов семей обвиняемых, но и многих деятелей партии и правительства, лично знакомых с обвиняемыми. В зале сидели главным образом переодетые в гражданское сотрудники НКВД². Присутствовали иностранные корреспонденты и дипломаты. За сценой на галерее, где когда-то располагались оркестранты, за занавешенными кисеей темными окнами, было место для еще одного зрителя. Судя по кольцам дыма и огоньку раскуриваемой трубки, которые можно было время от времени заметить за кисеей, зрителем этим был не кто иной, как Сталин⁵. Все происходившее в зале транслировалось также в его кремлевский кабинет. Во время процесса Сталин находился в Москве и, несомненно, иногда присутствовал

на этом спектакле. Ведь это он был его драматургом⁴.

На возвышении восседали трое судей — Ульрих, Матулевич и Никитенко, Спереди и слева от зрителей располагался Государственный обвинитель Вышинский со своим секретарем. Напротив на скамье подсудимых сидели шестнадцать человек под охраной конвоиров НКВД с примкнутыми штыками. За спинами подсудимых виднелась дверь в коридор, в одной из комнат которого Ягода и его ближайшие сотрудники слушали трансляцию заседаний⁵.

Крупнейшими фигурами среди подсудимых были старые большевики — Зиновьев и Каменев. Судили также бывшего зиновьевца, некогда члена ЦК и председателя Ленсовета Г.Е. Евдокимова; бывшего зиновьевца, героя Гражданской войны и главу ленинградской ЧК И.Ф. Бакаева; бывшего троцкиста и командующего 3-й армией, разбившей Колчака, а впоследствии главного партийного работника в Сибири И.Н. Смирнова; бывшего троцкиста и героя Гражданской войны С.В. Мрачковского; бывшего троцкиста и редактора ежемесячника «Под знаменем марксизма» В.А. Тер-Ваганяна. Были и менее значительные фигуры — Е.С. Гольцман и Е.А. Дрейцер, в прошлом связанные с оппозиционерами. Несколько человек, являясь подсудимыми, играли роль свидетелей: Валентин Ольберг, специалист НКВД по германским делам; бывший глава секретариата Зиновьева Ричард Пикель; бывший начальник Главхлопкопрома и знакомый Каменева Исаак Рейнгольд. Среди псевдоподсудимых также были трое советских граждан, выполнявших задания НКВД в аппарате германской компартии, — И.И. Фриц Давид (Илья Круглянский), Александр Эмель (Моисей Лурье) и КБ. Берман-Юрин. Фигурировал и некий доктор Натан Лурье — человек, связанный с германскими делами. Главными подсудимыми, конечно, были архизаговорщик Троцкий и его сын Лев Седов — их судили заочно. В сообщении о первом дне процесса корреспондент «Нью-Йорк тайме» отметил, что седовласый Каменев выглядел, как всегда, солидно, а вот прежде тучный Зиновьев исхудал, выглядел подавленным и апатичным⁶.

Процесс длился шесть дней. Сфабриковано было все: обвинительное заключение, свидетельские показания, заключительная речь Вышинского и, конечно, приговор⁷ Итак, осенью 1932 г., выполняя указания Троцкого из-за границы, подпольная троцкистская организация в СССР объединила усилия с подпольной зиновьевской организацией. Образовался «объединенный центр», в котором троцкисты были представлены Смирновым, Мрачковским и Тер-Ваганя-ном. а зиновьевцы — Каменевым, Евдокимовым и Бакаевым во главе с самим Зиновьевым. Конечная цель — захват власти. Под руководством Сталина СССР успешно строил социализм, поэтому заговорщики не могли рассчитывать на поддержку народа. Следовательно, оставалось только одно — пойти по пути террора и убить Сталина и других вождей партии и правительства. Ну и конечно, заговорщиками двигала личная ненависть к Сталину, успешно справлявшимся с трудностями в стране.

Все началось в марте 1932 г., когда Троцкий в открытом письме (экземпляр которого нашелся между двойными стенками чемодана Гольцмана) выступил с призывом убрать Сталина, т. е. убить его. Троцкий из Норвегии заправлял всем заговором, руководителями в СССР были Зиновьев и Каменев (неважно, что в 1932-1933 гг. они отбывали ссылку, а в 1933-1936 гг. находились под арестом), а Смирнов, хоть и был в заключении еще с 1 января 1933 г., умудрялся поддерживать связь, передавая шифрованные донесения троцкистам за рубежом. Непосредственных исполнителей террористических актов центр планировал впоследствии убрать, чтобы скрыть таким образом следы преступлений.

Центр дал команду группе Николаева-Котолынова убить Кирова в Ленинграде. Планировалось еще много покушений, но каждый раз выходила осечка. Выполняя указание Смирнова, осенью 1932 г. Гольцман якобы встретился с Седовым в Берлине, а потом еще встречался с Седовым и самим Троцким в копенгагенском отеле «Бристоль». Тут-то Троцкий и сказал, что Сталина необходимо убить («убрать»), В 1934 г. Бакаев, Рейнгольд и Дрейцер дважды пытались выполнить эту установку, но безуспешно. В 1935 г. Берман-Юрин и Фриц Давид хотели убить Сталина на VII конгрессе Коминтерна, но у них ничего не вышло: первого просто не пустили в здание, а второй хотя и прошел со своим браунингом, но не мог подойти на расстояние выстрела. Повинуясь переданному Седовым приказу Троцкого, Ольберг хотел застрелить Сталина на первомайских торжествах 1936 г., но не смог, так как был арестован до Первомая. Натану Лурье не удалось выполнить задание — убить Кагановича и Орджоникидзе, когда они приехали в Челябинск. Потом он не застрелил Жданова на первомайской демонстрации в Ленинграде в 1936 г. только потому, что оказался слишком далеко от него. Готовились покушения на Ворошилова, Косиора и Постышева, но все попытки провалились.

Злоумышленникам, конечно, помогало гестапо: например, Ольберг получил фальшивый гондурасский паспорт. Всем исполнителям, готовившим террористические акты, якобы было обещано убежище в Германии. Некий германский фашист Франц Вейц, человек Гиммлера, организовал группу во главе с агентом Троцкого Моисеем Лурье. Группа была заслана в СССР с целью убийства

Сталина и других руководителей. Когда Лурье в разговоре с Зиновьевым усомнился в возможности использовать этих заговорщиков, так как они связаны с гестапо, Зиновьев, оправдывая сотрудничество с нацистами в антисоветских целях, сослался на Лассаля, желавшего использовать Бисмарка в интересах революции в 1Ърмании.

Главные подсудимые предстали страшными двурушниками. В мае 1933 г., когда вовсю шла подготовка террористических актов, Зиновьев письменно заверял ЦК в своей верности партии и просил дать ему возможность вернуться в ее ряды. Он и Каменев помещали в «Правде» покаянные статьи. В 1934 г. Каменев показал свое истинное политическое лицо, назвав Макиавелли «мастером политического афоризма и блестящим диалектиком» в предисловии к книге «Государь», выпущенной издательством «Асаёегша» (в то время он возглавлял это издательство). После убийства Кирова террористическим центром вероломство Зиновьева дошло до того, что он направил в «Правду» письмо со словами отчаяния в связи с закатом этой «путеводной звезды». Когда арестовали Бакаева и Евдокимова, Зиновьев в письме к Ягоде просил его вызвать, чтобы он мог доказать свою полную непричастность к этому убийству. На процессе в январе 1935 г. он отрицал существование зиновьевского центра после 1926-1927 гг., а Каменев заявил: «Я дожил до пятидесяти лет и не видел этого центра, активным участником которого я, оказывается, являлся... Я был не против разговоров. Я сам участвовал в разных разговорах».

В своей обвинительной речи Вышинский заявил, что в данном случае налицо яркий исторический пример, когда слово «маска» обретает свой истинный смысл. Макиавелли был просто «щенком» и «деревенщиной» по сравнению с теми, кто сидел сейчас на скамье подсудимых. Он назвал их «лгунами и шутами», «ничтожными пигмеями», «моськами и шавками, взъярившимися на слона». Нет слов, говорил Вышинский, чтобы описать все вероломство, двуличие и кощунство поступка Зиновьева, написавшего некролог, посвященный убитому им Кирову руками, красными от его крови. Свою речь Вышинский закончил гневным восклицанием: «Взбесившихся собак я требую расстрелять — всех до одного!». За окнами Октябрьского зала бушевали негодующие массы трудящихся, а газеты пестрели заголовками передовиц вроде правдинских: «Раздавить гадину!», «Могуч и грозен гнев народный», «Троцкий-Зиновьев-Каменев-Гес-тапо», «Взбесившихся собак надо расстрелять» и другими в том же духе. Репортаж Заславского из зала суда был просто потоком брани по адресу подсудимых. Демьян Бедный откликнулся на столь важное событие, как происходивший судебный спектакль, стихотворением «Пощады нет!», заодно пропев аллилуйю главному режиссеру:

л.р (..;

о Мы Сталина уберегли.

Не уберечь его не можем!

Мы бережем его, как голову свою, л. ;л >•

Как сердце собственное наше!

Поймали мы змею, и не одну змею.

Зиновьев!Каменев!На первую скамью!

Вам первым честь - припасть губами к смертной чаше@

В своем последнем слове подсудимые будто старались превзойти друг друга чистосердечными признаниями вины (за исключением Смирнова, который и на следствии, и на суде отрицал свою заговорщицкую деятельность после ареста). Мрачковский заявил, что уходит из жизни как предатель своей партии, которого следует расстрелять. По словам Евдокимова, сравнение подсудимых с фашистами покрывает их позором. Рейнгольд, повторяя слова Вышинского, заявил, что всех их нужно расстрелять «как бешеных собак». Пикель утверждал, что подсудимые были не чем иным, как отрядом международного фашизма. Каменев, признав свою вину в служении фашизму и контрреволюции, закончил речь трогательным обращением к трем своим сыновьям (один из которых был военным летчиком). Он призвал сыновей посвятить всю жизнь служению делу Сталина. Впрочем, это обращение могли оценить только присутствовавшие в зале, так как в опубликованные материалы процесса оно не вошло, Сталина Каменев назвал великим вождем, благодаря которому мечта о социализме стала реальностью. Силы оставили Каменева, когда он закончил выступление, и конвоиру пришлось помочь ему выйти из зала⁹. Зиновьев в последнем слове особо подчеркнул родство заговорщиков с фашизмом. Он сказал, что его порочный большевизм превратился в антибольшевизм и через троцкизм он пришел к фашизму. «Троцкизм есть разновидность фашизма, — заявил Зиновьев, — а зино-вьевизм — разновидность троцкизма».

Интересно отметить, что в ходе судебных заседаний Ульрих дважды прервал нападки подсудимых на нацистских лидеров (в опубликованных материалах это не нашло отражения)¹⁰. Сталин явно хотел заклеймить подсудимых как пособников фашизма и подчеркнуть тем самым антифашистский характер процесса и массового террора после процесса, но таким образом, чтобы не раздражать лишний раз Берлин, с которым он по-прежнему был в контакте и надеялся прийти к соглашению. Если в Берлине следили за процессом, там не могли не заметить, что из шестнадцати подсудимых одиннадцать были евреями (или тринадцать из восемнадцати, если включить в число подсудимых Троцкого и Седова)¹¹. Более того, немцы должны были понять, что в лице трех главных подсудимых (Троцкий, Зиновьев и Каменев) Сталин преследовал людей, в наибольшей степени олицетворявших то, что в нацистской книге «Большевизм и евреи» было названо «еврейским элементом большевистского руководства»¹².