Сталин. История и личность

Такер Роберт

Исполнителем еще одной ведущей роли Сталин выбрал ЮЛ. Пятакова, названного среди заговорщиков на августовском процессе и вскоре арестованного. Пятаков стал большевиком в 1910 г., был председателем Временного рабоче-крестьянского правительства Украины, за принадлежность к троцкизму его исключили из партии в 1927 г., но уже на следующий год он был восстановлен. В 1928 г. Пятаков — торгпред во Франции, зампред правления Госбанка, затем председатель правления Госбанка СССР, зампред Госплана и заместитель Орджоникидзе в Наркомате тяжелой промышленности, где на него легла основная тяжесть забот по осуществлению планов пятилетки индустриализации. Ленин в своем письме-завещании упоминал в числе возможных преемников Бухарина и Пятакова (о последнем он писал: «...Пятаков — человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе»). Он был одним из тех старых большевиков, для которых построение социализма было тесно связано с мерами по улучшению

жизни трудящихся и движением к бесклассовому обществу⁶⁵, и все же он всецело отдавал себя работе по претворению в жизнь сталинских планов индустриализации.

Орджоникидзе был потрясен арестом Пятакова. Он питал к Пятакову личную симпатию, а главное — слабо разбираясь в технических вопросах — он не мог себе представить дальнейшую работу без своего заместителя. На протест Орджоникидзе Сталин, вероятно, ответил, что не исключает возможности смягчения участи Пятакова, а пока Орджоникидзе следовало бы помочь склонить Пятакова к сотрудничеству с обвинением на предстоящем открытом процессе, пообещав, что в будущем ему позволят вернуться к хозяйственной работе⁶⁶. По свидетельству Орлова, Пятакову также пообещали, что ни его жену, ни помощника Николая Москалева, которого он очень высоко ценил, не тронут и не вызовут в качестве свидетелей. В конце октября 1936 г. в газетах появились официальные поздравления Орджоникидзе по случаю его пятидесятилетия. Одновременно Сталин оказал на него давление, позволив Берии без лишнего шума арестовать в Грузии брата Орджоникидзе Папулию⁶⁷. Орджоникидзе и Берия давно питали взаимную неприязнь, и Берии, конечно, было приятно арестовать брата Орджоникидзе, но он никогда бы не решился на это без указания Сталина.

На первом показательном процессе речь шла главным образом о планах покушений на жизнь Сталина и других вождей и о связях террористов с гестапо. На втором процессе к террору добавилась тема саботажа и «вредительства» в промышленности и других отраслях народного хозяйства. Советским хозяйственникам предъявили примерно такие же обвинения, какие были предъявлены «буржуазным специалистам» на процессе по Шахтинскому делу и других подобных процессах в начале 30-х годов. Сталину это было важно, так как по его замыслу данный процесс должен был явиться обоснованием массовых репрессий по всей стране — нелепо было бы утверждать, что страна кишит сотнями тысяч террористов, намеревающихся убить Сталина и еще нескольких вождей, зато обвинения руководителей производства в повсеместном вредительстве выглядели достаточно правдоподобными, тем более что повсюду было столько несчастных случаев и аварий. Все эти несчастные случаи и аварии, причины которых сводились главным образом к бестолковому планированию без учета реальных возможностей и лихорадочному стремлению устанавливать все новые и новые стахановские рекорды, можно было представить плодами вредительской деятельности врагов, прикрывавшихся партийными билетами. Следовательно, если в организации саботажа и вредительства сознаются такие крупные хозяйственники, как Пятаков и замнаркома путей сообщения Лившиц, то тысячи их Подчиненных по всей стране можно будет арестовать как соучастников⁶⁸.

В рамках подготовки к пока еще не объявленному второму большому показательному процессу 19-23 ноября 1936 г. в Новосибирске состоялся суд над группой местных «вредителей», который широко освещался центральной печатью. Выбор Сибири в качестве места действия объяснялся главным образом тем, что двое из обвиненных в исполнении функций связных для передачи инструкций вредительской группе, орудовавшей на шахтах в Кемерове в Кузнецком бассейне, а именно Я.Н. Дробнис и М.И. Муралов, были в прошлом видными деятелями левой оппозиции, и им предстояло сесть на скамью подсудимых в январе 1937 г. Заявив о своем разрыве с оппозицией в 1929-1930 гг., они получили назначения на административно-хозяйственную работу в Сибири. Хотя советская печать называла суд в Новосибирске «открытым», в зале суда не было иностранных дипломатов и журналистов.

За вредительскую деятельность на угольных шахтах в Кемерове в 1935-1936 гг. судили девять администраторов и инженеров, причем один из инженеров, Э.И. Штриклинг, имел германское гражданство. Вредительство заключалось в умышленной дезорганизации угледобычи путем поджогов и иных средств, сдерживании роста добычи и нарушении требований безопасности. Загазованность штреков привела к гибели двух шахтеров в декабре 1935 г., еще десять шахтеров погибли при взрыве 23 сентября 1936 г. Трое подсудимых, а именно И. Носков, И. Шубин и М. Куров, были названы главарями местной вредительской группы и троцкистами; И.А. Пешехонов, бывший главный инженер шахты в Кемерове, был осужден еще по Шахтинскому делу в 1928 г. Всей подпольной вредительской работой якобы руководил гестаповский прислужник Троцкий, передававший местным вредителям инструкции через Пятакова, Дробниса и Муралова. Зачитаны были показания этой тройки, содержавшейся под стражей в Москве. Конечно, Пятаков оказался подлым двурушником, выступившим со статьей, обличавшей подсудимых на августовском процессе 1936 г., «чтобы скрыть свое личное участие в преступном антинародном троцкистском заговоре, чтобы сохранить в лице своей персоны тот корень, из которого впоследствии могло бы вырасти древо нового заговора»⁶⁹.

На процессе в Новосибирске судили главным образом за вредительство, но не забыт был и политический терроризм. Сибирским вредителям, которые якобы стремились нанести ущерб народному хозяйству и вызвать недовольство трудящихся,

предъявили также обвинение в подготовке покушения на жизнь члена Политбюро, первого секретаря Западносибирского обкома Эйхе. Как бы желая возместить Молотову отсутствие его имени в списке намеченных жертв «объединенного центра», его теперь назвали объектом неудачного покушения, якобы совершенного осенью 1934 г., когда Молотов приезжал в город Прокопьевск в Западной Сибири. Пятаков якобы приказал администратору шахтуп-равления Шестову организовать убийство Молотова. Шестов дал соответствующее поручение главарю прокопьевских троцкистов Черепухину, а тот приказал некоему В.В. Арнольду, который должен был сесть за руль машины Молотова в Прокопьевске, пожертвовать собой и свалить машину в овраг. Попытка, однако, не удалась из-за трусости Арнольда⁷⁰. Правду об этой «попытке покушения» сообщил сорок пять лет спустя в своем выступлении 24 октября 1962 г. на XXII съезде КПСС член Политбюро и председатель КПК ЦК КПСС Н.М. Шверник, объяснив, что Арнольд хоть и повернул руль, но вел машину слишком медленно, и она лишь съехала правыми колесами в придорожный кювет. Никто из пассажиров не пострадал. «Этот эпизод, — по словам Шверника, — впоследс-_т твии послужил основанием версии о “покушении” на жизнь Молотова, и группа ни в чем не повинных людей была за это осуждена»⁷ ’.

Пятаков, Шестов и многие другие советские хозяйственники в первой половине 30-х годов неоднократно выезжали в командировки в Германию для наблюдения за отправкой в СССР закупленного немецкого оборудования для новых индустриальных центров, в том числе и в Кузнецком бассейне. В советской промышленности работало по контракту немало немецких рабочих и инженеров, например тот же Штриклинг, поэтому специалистам по заговорам из НКВД не составило особого труда создать видимость причастности нацистов к планам заговорщиков — достаточно было заставить обвиняемых дать соответствующие показания. Освещая процесс, советская пресса много писала о связях вредителей и заговорщиков с немецкими фашистами. Например, вот что было сказано в одном из декабрьских номеров «Правды» за 1936 г.: * *

«В Берлине под крылышком гестапо совещались троцкистские убийцы — Пятаков, Седов, Смирнов. Из Германии прилетела в Кузбасс заморская птица — фашист Штриклинг, один из главных участников Кемеровского преступления. Из Германии шли директивы об организации в Кузбассе фашистской ячейки... Штриклинг систематически докладывал иностранной разведке о своих вредительских фашистских действиях, когда ездил в отпуск за границу»⁷².

Сталин, однако, проводил в то время тайную дипломатию в отношении Германии, и ему не хотелось без особой нужды вызывать антагонизм между нацистскими бонзами. Когда процесс закончился вынесением смертного приговора всем девяти осужденным, тогдашний посол Германии в Лондоне Иоахим фон Риббентроп обратился к премьер-министру Стенли Болдуину с просьбой довести до сведения Москвы, что приведение в исполнение смертного приговора Штриклингу неминуемо повлечет за собой разрыв дипломатических отношений между Германией и СССР. В результате смертные приговоры Штриклингу и двум советским осужденным (которые оказались скорее «белогвардейцами», чем «троцкистами») были заменены на десятилетние сроки заключения⁷³.

В конце 1936 г. волна арестов несколько спала в связи с всенародными торжествами по поводу вступления в силу новой Конституции и в связи с переменами в руководстве НКВД⁷⁴. Тем не менее каждый большевик по-прежнему должен был доказывать верность партии, проявляя бдительность и рвение в разоблачении врагов, как бы они ни маскировались, — доносы шли все более полноводным потоком, как анонимные, так и подписанные.

Один киевский журналист в октябре 1936 г. записал в своем дневнике, что в редакцию приходят письма с обвинениями во вредительстве, которым якобы занимаются районные и областные работники. «Кто-то потворствует подозрительности, — пишет журналист. — Растет поток доносов на руководителей — партийных работников, хозяйственников, научных деятелей». В это же время появляется тип сверхэнергичного доносчика-добровольца. Среди ноябрьских записей 1936 г. в дневнике есть упоминание об одной такой энтузиастке, некоей Николенко, которая в письмах сообщила о пособниках врага в ЦККП(б) Украины, Киевских областной и городской парторганизациях, где окопались троцкисты и зиновьевцы, которым «по блату» были обменены партийные билеты. В том же дневнике говорится, что проведенное Киевским горкомом расследование закончилось исключением Николенко из партии в назидание всем клеветникам⁷⁵. Партийных работников на местах явно начинал тревожить поток разоблачений снизу, инспирированный циркулярным письмом ЦК от 29 июля 1936 г., — ведь опасность грозила им самим.

Нет сомнений в том, что Николенко была исключена из партии с одобрения, а может быть, и по инициативе Павла Постышева, в то время кандидата в члены Политбюро и первого секретаря Киевского обкома. Это дорого ему обошлось. Очень скоро «Правда» в редакционной статье обрушилась на некоторые парторганизации, в том числе киевскую и ростовскую, за то, что в них нашли приют враги народа. Оказалось, что их разоблачению там всячески мешали, а в Ростове руководители парторганизации сами были «ловко замаскировавшимися троцкистами». В Киеве, продолжала «Правда», троцкистско-зиновьевские двурушники пролезли на высокие должности в партийном аппарате и изощренно проводили вредительскую и террористическую деятельность. Подбор кадров осуществлялся там совершенно неудовлетворительно⁷⁶.