Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
Самолетов в строю не хватает, из-за этого командиры уменьшают количество эскадрилий в полках, концентрируют машины одного типа в одном подразделении, собирают технику из всякой рухляди. сбитой, поврежденной или трофейной. Все Брюстеры, их не более тридцати штук, собраны в 24 эскадрильи, шесть Харрикейнов – в «32-й».
После следующего выпуска, когда я «завязал» в очередной раз, нас на Харрикейнах отправили в Карелию, оставив тридцать второй авиаэскадрильи только три звена на Хоках. Мы сели на ровный берег замерзшего озера, представлявший собой аэродром похожий на тот, на котором были год назад. «Старики», из базирующейся здесь, «родной 24-й» говорили, что летом песчаное покрытие превращает взлет и посадку в настоящий пылевой ад, но сейчас, под слоем укатанного снега, песок работал, как положено. Я был рад встрече с «Хосе», Иирой и «папой Викки», их отряды были переброшены на озеро, как только первый снег засыпал пыльный прибрежный песок.
Почти полтора месяца стояла нелетная погода, поэтому наша служба ничем не отличалась от службы в мирное время. Лишь четыре раза, когда ненадолго
На следующий день Красная Армия начала битву у Ладожского озера с целью прорыва блокады. Опасаясь ударов русских бомбардировщиков по Финляндии, нас отправили на защиту прифронтовых дорог. Но, все советские силы были задействованы юго-восточней под Ладогой, и для ударов по нам просто не оказалось свободных бомбардировщиков. В составе двух звеньев мы поднялись в 12.15, выработав половину топлива и не встретив советских летчиков над Финляндией, вернулись на аэродром, полностью положившись на станции наземного оповещения.
Погода начала ухудшаться, горизонт затянуло дымкой. В этот раз нас подняли поздним утром на прикрытие железной дороги. Был звонок в штаб, предупреждавший о возможном налете. Мы достаточно долго патрулировали на двухкилометровой высоте, пока не обнаружили советские штурмовики Ил-2. Я не был знаком с этими машинами, но слышал об их неимоверной живучести. Штурмовики шли без прикрытия, и нам не составило труда перехватить их над фронтовой зоной. Под огнем вражеских батарей с передовой, мы выбрали цели. Я зашел в хвост одной машине и, маневрируя скоростью и педалями, открыл ураганный огонь, лишь изредка делая передышку для охлаждения «Браунингов». Казалось, что этот бой длился вечность. Минимум треть из более чем двух тысяч четырехсот патронов попали в штурмовик. Я видел как от консолей и хвоста откалывались фрагменты, как пули рикошетили от бронированного кокона, все это время по мне с земли стреляли советские зенитчики, остекление фонаря было поцарапано осколками, педали заклинило, несмотря на холодную погоду, поврежденный двигатель стал греться и забрасывать масло. Ил-2 – был настоящим русским самолетом. крепким как дубовое полено или как матерное слово сибирского мужика. Наконец моя жертва пустила черный шлейф – мне удалось повредить его маслорадиатор. Я дал последнюю длинную очередь, затем пулеметы замолчали. На единственный штурмовик я расстрелял весь боезапас, и чуть сам не стал жертвой, временно потеряв визуальную ориентировку, что было вдвойне опасно, так как я залетел на советскую территорию. Не видя коллег, и не зная, что произошло с «Илом», уходя от огня зениток, я взял курс в сторону аэродрома, не уверенный, дотянет ли мотор. Думать о том, что произойдет со мной в случае плена, я не хотел. Минут через пятьдесят я различил слева по курсу знакомое замерзшее озеро, служившее нашей базой, и благополучно произвел посадку. Из восьми машин, вылетевших на перехват советских штурмовиков, одна не вернулась, а еще одна села сильно поврежденной. Совместными усилиями Брюстеров и Харрикейнов удалось сбить два Ил-2, один из которых записали на мой счет. Так что я опять был на высоте.
В четвертый раз четырьмя самолетами поднялись на «свободную охоту» за финские позиции. К середине дня небо прояснело, и достаточно многочисленная облачность не мешала пространственной и визуальной ориентировки. Я летел, ни о чем не думая. Мою прострацию нарушило предупреждение о появившихся советских истребителях. Всматриваясь вперед, я следовал за ведущим, надеясь первым увидеть неприятеля и подготовиться к бою. Мы, стараясь не терять горизонтальной скорости, вяло набирали высоту с небольшим углом атаки. Мне показалось, что рядом мелькнула некая тень. Ощущения можно было сравнить с чувствами пловца, опасающегося появления акул. От жесткого удара мой самолет бросило в сторону, Харрикейн начал сильно крениться на крыло. Это не могло быть попадание зенитки – мы еще над своей территорией. Левое крыло было порвано на ошметки пушечным залпом. Меня сбил советский истребитель, которого я даже не заметил. Высота километра полтора, какое-то время я пытаюсь бороться за жизнь самолета, но понимаю, что пора спасать свою собственную. Парашют раскрылся и через пару минут я оказался в мягком снежном сугробе в редком низком лесочке рядом с дорогой, возле которой горел мой самолет.
Меня подобрали финские пехотинцы. На какое-то время боевые вылеты для меня закончились, и я опять превратился в штатного тылового инструктора.
Весной у меня появилась прекрасная возможность отправиться в Германию для прохождения обучения на немецком истребителе Мессершмитта. Но, очередной «отрыв в бутылку» поставил крест на карьере финского военного, на возможности получить офицерские лычки и стать кадровым летчиком. Признаюсь, я сделал это специально. Чувство неловкости или ложного стыда, став костью поперек горла, не позволило мне, бывшему советскому офицеру, ехать на обучение в воюющую с СССР Германию.
Меня все-таки оставили рядовым летчиком, и мне через полгода удалось пройти подготовку на Ме-109, поступивших не только в 34 эскадрилью, но и в количестве нескольких экземпляров в авиашколы. «Мессершмитт» действительно великолепный самолет, если быть осторожным на взлете и посадке, а именно данные элементы мы отрабатывали с особой тщательностью, летать на нем огромное удовольствие. Мощный, послушный «немец» вполне заслуживает титул лучшего истребителя. С советскими машинами, на которых летал я до войны, он не идет ни в какое сравнение, но даже мой финский опыт полетов на «Брюстерах» и «Харрикейнах» подтверждает, что «Мессершмитт» значительно превосходит в скорости и того и другого. Есть поговорка. «красивые самолеты хорошо летают!» Возможно, британский «Спитфайр» имеет более изысканные формы, но «Мессершмитт», со своим тонким веретенообразным фюзеляжем и слегка рублеными, но обтекаемыми формами был создан, чтобы рассекать воздух. К тому же он имел надежный прекрасный современный двигатель с полуавтоматическим управлением многими функциями, не отвлекающим внимание пилота, удобно расположенные необходимые приборы и оборудование кабины. Если спросить меня как летчика, на какой машине хочешь летать, я бы однозначно ответил. моя мечта летать на Ме-109, но теперь слишком многое поменялось в мире и моей голове. Бежав от большевистского режима в маленькую независимую Финляндию, в поисках некой правды, я не бежал от самого себя, но бежал в никуда, и, не желая того, стал банальным военным убийцей. Как я был наивен! Разве обрел я мир и покой! Теперь, провоевав три года с советами на стороне Гитлера – такого же агрессора и диктатора, как и Сталин, я понял, что нет никакой высшей правды, она у каждого своя. у Сталина – своя, у Гитлера – своя, у Маннергейма – своя, у англичан, у поляков – у всех своя «правда», а общей единственной высшей правды нет нигде! В огромном мире идет эта проклятая война! И, не будучи сильно религиозным человеком, я понял, что в мыслях, делах и поступках надо руководствоваться не понятиями некой правды, а критериями нравственности, свободы и справедливости! Все отстаивают свое, но если действия хоть отдельного человека, хоть целого государства нравственны, то есть не приносят вреда другим, свободны – в смысле. не уменьшают свободу других, и справедливы, то есть – честны – в этом и есть правда. А если наоборот. действия не честны и вредны для других – это и есть зло. Надеюсь, что когда-нибудь на таких вот простых принципах будет строиться вся мировая, или хотя бы европейская цивилизация.
Я разочаровался в этой войне, зачем Финляндия пошла на поводу Гитлера против России, возможно, руководствуясь выведенными мной принципами, нравственнее было бы оставаться нейтральной, даже под угрозой оккупации со стороны Германии, но, не идя вперед. С другой стороны. как быть с потерянными территориями в Карелии, все так запутано! Быстрее бы это все закончилось!
Начав переучивание на «Мессершмитт», руководствуясь любимым выражением друга – «Хосе». нужно реже менять самолеты, чтобы не терять чувство знакомой машины и не тратить время на выработку привычек, тогда можно сконцентрироваться только на воздухе – я попросил оставить меня на «вымирающих» «Ураганах». С учетом различных потерь и трофеев число Харрикейнов в финских ВВС с начало войны и по сей день почти не изменилось. Наше подразделение насчитывало восемь машин разных модификаций, включая как поставленные в страну еще до войны, так и трофейные и восстановленные «светские», в том числе собранные из нескольких поврежденных машин. Это были все Харрикейны, имеющиеся у Финляндии, да и в лучшие годы, вряд ли их было больше одиннадцати. В преддверии ожидаемого советского наступления нас перебросили на передовую, на тот самый аэродром Суулаярви, с которого я взлетел в том году, чтобы вернуться без самолета.
Как всегда, зима не отличалась летной погодой, и мы почти не летали. Мы находились всего в восьмидесяти километрах к северу от Ленинграда и знали, что Красная армия копит силы, и рано или поздно оттеснит нас от города. Она уже вела успешные бои на юге – более важном для себя направлении, а, отбросив немцев и прорвав окружение, несомненно, начнет действовать в Карелии. И здесь нашей задачей, учитывая ничтожное количество истребителей, будет противовоздушная оборона финских городов, а не «свободная охота» за линией фронта.
Когда в одну из зимних ночей большевики огромными силами под тысячу самолетов совершили налет на Хельсинки, разбомбив жилые кварталы и порт, мы поняли – началось! Несмотря на полную луну, и то, что маршрут советской армады проходил в зоне досягаемости самолетов с нашего аэродрома, мы не смогли оказать должного отпора, мы даже не взлетали. Отсутствие опыта ночных полетов и систем ночного наведения делали нас слепыми и подвергали риску потерять и без того считанные единицы техники.
Через две недели наши дневные бомбардировщики ответили комариным укусом по передовым позициям большевиков, смешанную группу из восьми Б-239 и Харрикейнов отправили на их сопровождение. Слабый зимний туман должен был помочь нам подойти незамеченными. Нас возглавил лейтенант Пуро на Брюстере, он обладал большим опытом разведывательных полетов, отлично знал местность и умел уходить от зенитного огня, моим ведущим как в добрые старые времена пошел «папа Викки».