Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Благоразумней было пройти; но Микитка замедлил шаг, потом обернулся. Он увидел троих итальянских гвардейцев, которые приехали с кардиналами: в испанских кирасах, в шлемах с перьями, они были очень похожи на греческих воинов… но Микитку всего затрясло от отвращения.
– Это ты мне свистел? – спросил юноша одного, который все еще держал пальцы у черной бороды.
– Э, да это русский евнух! Храбрый русский безбородый, Dio mio! – воскликнул солдат. Он шагнул к нему. – Какая юбка, вы только посмотрите!
– Правду говорят:
Конец фразы потонул в хохоте всех троих гвардейцев: они были пьяны.
Микитка ощутил гнев, какого не знавал с того дня, как Никифор Флатанелос оскорблял его мать.
– Я первый государев слуга, - сказал он. – Никто не смеет меня оскорблять!
– Да что ты!
Итальянец двинулся к нему так быстро, что Микитка не успел даже ничего понять; мощная рука схватила его и повергла на землю, а потом его перевернули лицом вниз. Он ощутил, как шершавая лапа задирает его одежду.
– Какой сладкий мальчик, - похотливо дохнул солдат ему в ухо; Микитку чуть не стошнило от ужаса и от запаха, который исходил у итальянца изо рта. Лапа погладила его пониже спины.
– Какой подарок от Пресвятой Девы!
Микитка рванулся и крутнулся, вдруг ощутив в себе силу десятерых; евнух повернулся на спину и отпнул солдата, даже не почувствовав боли в отшибленных о кирасу ногах. Он вскочил.
– Хороша твоя Пресвятая Дева! – воскликнул он. – Вся в тебя!
Итальянец с рыком набросился на Микитку; он толкнул его к стене и попытался опять повалить, но Микитка не давался. Он сам не знал, откуда нашел в себе такую силу. Рука нашарила на поясе солдата рукоять кинжала…
Он выдернул кинжал и ударил насильника, как его никто никогда не учил: снизу вверх, точно и безжалостно. Удар пришелся ниже пояса, ниже доспеха, но пропорол тело наискось вверх – враг утробно заревел, и его кровь хлынула, как из кабана, которого однажды на глазах у Микитки подбивали ножами на охоте. Микитку боярин однажды брал с собой на охоту, вместе с другими челядинами…
Итальянец упал, увлекая Микитку за собой; тот едва успел выпутать из его предсмертной хватки свою одежду. Остальные двое гвардейцев так остолбенели, что не двинулись с места до этой минуты, - хмель с них соскочил, но пьяная растерянность осталась. Однако когда им предстал бледный юноша-евнух, весь в крови их товарища, они с воплями бросились на него, выхватывая мечи.
Микитка бросился наутек; он так бежал, точно на ногах выросли крылья. Он и был теперь таким Гермесом для своего государя: как тот примет его известие?..
О том, что он сделал, Микитка не думал до тех пор, пока не оторвался от преследователей; впрочем, итальянцы не посмели бежать за ним долго, видимо, осознав, что натворили.
Микитка замедлил шаг у государевой опочивальни: в этот час он обычно помогал василевсу раздеваться. Он пришел вовремя: император часто бодрствовал допоздна, сон к нему не шел…
– Господи, что же я наделал! –
Потом посмотрел на стражников у покоев василевса и шагнул вперед. Кинжал, отнятый у гвардейца, так и остался в его руке, и кровавые пятна на платье были ясно видны. Микитка шел вперед медленно, но не опускал глаз.
Один из эскувитов, усталых и невнимательных, вдруг заметил непорядок. Грек шагнул к нему наперерез, вытаращив глаза и подняв меч:
– Что случилось?..
– Измена, - громко ответил евнух. – Пропусти меня к государю.
Эскувит не посмел ничего возразить и шагнул обратно на свое место: должно быть, даже радуясь, что его не задевают.
Константин и в самом деле еще не ложился – он расхаживал по спальне и что-то обдумывал; заслышав шаги постельничего, император повернулся к нему с улыбкой… и тут же застыл, в гневе и изумлении.
– Что случилось? – рявкнул император при виде окровавленного оружия и одежды.
Микитка выронил кинжал и опустился на колени.
– Государь, я только что убил итальянского солдата… гвардейца, - сказал он, потупив взор. – Он пытался надо мной… надругаться.
Константин долго молчал – видно, его одолело слишком много чувств разом. Потом император приказал, тихо и грозно:
– Поднимись.
Микитка встал и прямо посмотрел василевсу в глаза. Его глаза были страшны, но Микитка взгляда не отвел.
– Это правда? – спросил Константин.
– Истинная правда. Клянусь крестом, - сказал Микитка и перекрестился. – Их там было трое, они смеялись надо мной… а потом один набросился; и я…
Тут он ощутил дурноту и зажмурился. Теперь он был убийца, кого бы ни убил!
Микитка открыл глаза – и ужасно испугался снова, но не наказания: ему вдруг почудилось в глазах василевса то же, что он видел в глазах насильника. Константин смотрел на него и улыбался, смотрел сверху вниз – тяжело, жутко; и несчастный Микитка не мог двинуться с места.
А потом император вдруг хлопнул евнуха по плечам и сказал:
– Ты прекрасно сделал!
Константин отошел от слуги и схватился за бороду, отвернувшись; его длинные волнистые волосы золотились, как и его длинная одежда, вышитая райскими птицами и звездами.
Потом василевс спросил Микитку, не поворачиваясь:
– Ты сказал, что их было трое… Ты узнаешь двоих оставшихся, если увидишь их снова?
– Государь… Это ведь какой позор! – выскочило у Микитки прежде, чем он подумал.
Константин быстро повернулся – густые золотистые брови сошлись:
– Ты узнаешь их? Отвечай!..
– Да, великий василевс, - покорно ответил постельничий.
Константин кивнул.
– Через два дня я устрою смотр моим войскам, считая и итальянцев, - сказал он. Улыбнулся. – Среди них много храбрецов и достойных воинов, но немало и таких, как твой оскорбитель. Ты пойдешь со мной, Никита, и покажешь мне тех, кто был с ним.