Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
– Сестра, выйдем отсюда!
Феофано спокойно кивнула.
Сделав знак брату, она вывела его из зала, где только он и смог продышаться.
Фома Нотарас воскликну л яростным шепотом:
– Что за вакханалию ты тут устроила? И как посмела пригласить на нее мою жену?
Феофано сложила на груди обнаженные руки.
– Ты никогда не был воином, мой милый, - ответила она со спокойным презрением. – Ты забыл, как пьют и веселятся те, кто может не увидеть завтрашнего солнца!
Фома быстро оглянулся назад, боясь за жену, и таким же яростным шепотом сказал:
–
– Я предлагаю тебе заключить со мною военный союз, - сказала императрица. – Мне нужны все твои люди, как и все мои.
– Другими словами – ты предлагаешь мне изменить Константину? – воскликнул Фома. – Никогда!
– Ты ему и сейчас уже не в помощь – ты одна из первых бежавших крыс, - возразила сестра. – И можно ли назвать это изменой? Ты все равно послужишь империи, только другим путем.
– То есть… я буду служить тебе, - закончил патрикий.
– Да, - улыбаясь, ответила Феофано. – Иначе…
Она взглянула в сторону зала, где Дионисий и Валент уже свалились в пьяном бесчувствии. Фома прикрыл глаза рукой.
– Я понял, чудовище, - шепотом ответил он. Покачал головой. – Неужели ты забыла, что это я сделал для тебя!..
– Я все помню, мой дорогой, - поэтому ты сейчас и здесь, поэтому мы и союзники, - ласково ответила Феофано.
Она приблизила к себе белокурую голову брата и поцеловала его.
– Сейчас я уведу наверх твою жену, ей уже слишком много на сегодня… А ты останься в зале, почти наших гостей! Слышишь?..
– Да, - ответил патрикий.
Феофано вернулась в зал первая, где сразу же подняла с места Феодору: той было действительно дурно. В зале начался разврат, к которому ее глаза и чувства так и не смогли привыкнуть, хотя она не в первый раз принимала участие в пирушках византийской знати.
Хозяйка, схватив под руку, повела гостью вверх по лестнице; когда Феодора пришла в себя, Феофано взяла ее за подбородок и взглянула ей в глаза.
– Ты хорошо себя чувствуешь? Идем, нам нужно поговорить!
Феодора неуверенно улыбнулась.
– Я так скучала!
Хозяйка призывно улыбнулась в ответ.
– Я тоже скучала. Но сперва мы поговорим, дорогая. Твой Леонард тебе написал, мои люди перехватили его письмо в Константинополе… и даже если ты не хочешь любить нашего комеса, нужно поддержать или уничтожить в нем надежду, - шепотом прибавила она. – Это очень важно!
Феодора кивнула.
– Лучше поддержать… да, поддержать в нем эту надежду. Я ведь ничего не обещала ему.
Феофано долго смотрела на нее, ничего не говоря.
– А ты превратилась в очень искусную и непростую женщину, - заметила она наконец: не то порицая, не то хваля. – Но так действуют не только женщины, но и императоры, раздающие пустые обещания… Прекрасно. Но теперь идем и поговорим как следует, пока твоего мужа держат мои гости.
========== Глава 60 ==========
“Феодора!
Я опять с тобой, мы только вдвоем: сейчас – вдвоем, кого бы ты ни любила, кроме меня. А меня ты тоже любишь:
Я ближе к тебе, чем ты думаешь, дорогая: теперь в моем распоряжении, кроме “Константина Победоносного”, четыре галеры, одна из которых называется твоим именем – “Василисса Феодора”. Ты ведь знаешь, конечно, что тебя зовут так же, как одну нашу императрицу прежних лет, святую, хотя не столь знаменитую, как Феофано? Но когда я крестил корабль, я думал только о тебе – ты затмила для меня ту Феодору, которую я никогда не знал…”
Феодора взялась за лоб: никто здесь не знает и не хочет знать ее настоящую - кроме, может быть, Феофано… И о чем думал Фома, когда давал ей такое имя? Смеялся?
Хороша же вышла насмешка!..
””Василисса Феодора” отряжена мною для сношений с Константинополем – и возит в нашу столицу мои деловые и частные письма. Письмо, которое сейчас держат твои руки, - как я завидую этому ничтожному клочку пергамента! – сохранил у себя и передал людям Феофано евнух Никита, которого мы оба знаем. Он приходит на берег, как это прежде, тысячу лет назад, делала ты, - я просил экипаж “Василиссы Феодоры” высматривать русского евнуха в Золотом Роге, почему-то преисполнившись уверенности, что он станет бывать там, и так и оказалось. Это славный и храбрый юноша: бесконечно жаль, что он изувечен, но, с другой стороны, не будь его, мы лишились бы очень нужного человека. Его теперешняя высокая должность паракимомена защищает Никиту от посягательств, которым, несомненно, подвергся бы любой другой русский пленник: особенно в дни засилия католиков.
Как ты поживаешь? Здорова ли? Ладишь ли с мужем?
Я хочу услышать: нет, конечно. И почему-то уверен, что не ладишь. Если это я сделал так, я радуюсь своей победе и твоему освобождению: твой муж не из таких, чтобы бить тебя или изводить словесно, да ты и сама не позволишь поднять на себя руку или испачкать ругательствами. Разумеется, Фома Нотарас знает это и ценит сокровище, которое досталось ему на хранение, - бог весть, на какой срок!
Захочешь ли ты узнать, как идут дела у меня? Я расскажу коротко, любимая, - я теперь стал богат, хотя и прежде не был беден: ныне же я разбогател вчетверо против прежнего. Твои прелестные темные глаза заблестели при этом известии, я знаю: как бы ни была добродетельна женщина, она всегда любит золото и мужчин, готовых им делиться.
Но, должно быть, ты ужасаешься тому, как я добыл свое состояние: и это справедливо. Я добыл его на крови, но пустил ее не больше, чем следовало, можешь мне поверить. Я пустил кровь испанцам и итальянцам, которые давно того заслуживают, если не худшего.
Это наши славные союзники, Феодора, - те самые, с которыми путался мой брат и которые действовали по указке Рима: тех итальянских священников и князей, которые только и мечтали, что свалить Константина и его братьев, Палеологов, наследующих ему по праву. Я по-прежнему слуга византийского престола, пусть и изгнан с глаз василевса: другого пути мне нет.