Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Когда Феофано открывала глаза, Марк подносил ей пить, и пытался отвечать на бессвязные вопросы; но боялся ее растревожить. Она даже дышала с таким видом, точно сломанные ребра вонзались ей в печень! Сам же он чем дальше, тем больше тревожился: тех, кто был послан к дому Кассандры и в имение младшего Аммония, к его дочерям, ожидали самое большее через двое суток. Конечно, если силы изменят им или случится непредвиденная задержка – столько всего может произойти, не считая столкновения с предателем Валентом!
Спустя полдня Марку все-таки
Когда у Феофано спал жар и она проснулась, наконец обретя способность ясно мыслить и говорить, то увидела около себя Дионисия. Он улыбнулся ей; и Феофано так обрадовал вид этого угрюмого и красивого бесстрашного горца, что она потянула его к себе ослабевшей рукой. Дионисий понял и, склонившись к царице, сердечно обнял ее и поцеловал.
– Мы боялись, что потеряем тебя, - сказал он.
– Не хуже ли нам было бы потерять тебя! – возразила Феофано, улыбаясь с усилием, глядя на его перепеленутую грудь, из которой совсем недавно извлекли стрелу. Дионисий утер пот с ее лба.
– Я другое дело, - серьезно ответил он. – Я тактик, а ты стратег, правитель! И лучший, какого я знал!
Феофано закрыла глаза.
– Посланные еще не возвращались?
– Нет, - ответил Дионисий.
Он отвернулся и замолчал. Ведь дело шло и о его семье, а не только Фомы и царицы!
Хотя почему-то старшему Аммонию казалось, что Кассандра и его дочери в меньшей опасности, чем любовница Феофано.
Он помнил, как его брат смотрел на эту московитку; и порою досадовал, что она вообще появилась в Византии. Сколько бед от женщин, а тем паче – от чужих женщин, пленниц или гостей, все равно!
Феофано глубоко вздохнула, поморщившись, - потом попросила:
– Помоги мне сесть.
И когда села, попросила напиться. И тогда уже стала спрашивать:
– Каковы наши потери?
Пока она металась в бреду и просто лежала, перемогаясь и страдая, василисса слышала вокруг себя многочисленные стоны и жалобы. И сейчас они долетали до нее, несмотря на то, что толстые стены персидского шатра, крытого шкурами, ограждали ее слух от мучений своих воинов; и никто, кроме близких и слуг, не смел входить туда без позволения…
Дионисий покусал губы, размышляя, как ответить, - потом сказал напрямик:
– Потери очень тяжелые, василисса. Не менее трехсот человек убитыми, из них более сотни – конники, конные лучники…
Конные лучники были великим преимуществом армии, что у греков, что у азиатов, что у османов: и на то, чтобы выучить такого бойца, требовалось много больше сил, чем на простого пехотинца. Фаланга была сильна более сплоченностью, чем искусством каждого отдельного воина: как силен сплоченностью был народ, в сравнении с изощренной, обособившейся аристократией.
– Сколько потеряно ранеными,
Дионисий качнул головой. Нет, не считали; и с тех пор, как он узнал то, что докладывал царице, несомненно, умерло еще немало солдат.
Феофано слабо улыбнулась.
– Радует одно… Что, по крайней мере, Ибрахим-паша еще долго не осмелится напасть. Валент оказал нам большую услугу!
Дионисий стиснул зубы.
– Как бы не переметнулся к другому паше, посильнее или повыгоднее… Или к самому Мехмеду!
Феофано, после мучительного раздумья, покачала головой.
– Нет, мой друг, он так не сделает. Валент сейчас, как мне кажется, застрял на распутье, без царя и без веры… Теперь, предав нас… может быть, в горячности или не желая подчиняться женщине… он не знает, к чему приложить свою силу: но открыто служить врагу не будет, не таков! Может быть, опять уйдет в наемники – или попытается захватить земли, оставшиеся без господина, где-нибудь в Каппадокии* или Армении. Ведь ты знаешь, что сейчас турецкие и византийские границы меняются каждый день: была бы храбрость ставить свои знамена!
Дионисий кивнул.
– Пожалуй.
Потом Феофано опять легла; она вдруг отвернулась от своего товарища.
– Как мне тяжело, - простонала она сквозь зубы. – Господи! И как подумаю, что еще много дней, а то и недель мне быть слабее ребенка… Не понимаю, как воины выдерживают подобное положение, - ведь оно убивает боевой дух так же верно, как страх перед врагом!
– Смотря к чему ты готовишь себя, - заметил Дионисий. – Нужно не прекращать бороться, и духом, и телом! Беспомощность тоже может сделать воина сильнее – это испытание другого рода!
Феофано кивнула, бледная и сосредоточенная.
Потом велела:
– Ступай отдохни, не пересиливай себя сейчас… А ко мне позови Марка, если он проснулся! Пусть поможет мне встать, я хочу выйти к солдатам!
Гиппарх одобрительно улыбнулся и, кивнув, встал и ушел.
Спустя короткое время появился Марк: он шагал не очень твердо, и был тоже бледен, но его зеленые глаза засияли от радости при виде очнувшейся василиссы. Он не сразу помог ей встать, хотя слышал приказ, - преклонив колени у ее постели, лаконец долго сидел, прижимая ее руку к губам, потом ко лбу. Его любовь изливалась так безудержно, так щедро, что Феофано даже ощутила себя виноватой…
Потом она свела брови, запретив себе думать о невозможном. Марк оказался способен на такую любовь именно потому, что оказался способен установить эту границу для своей чести! Великие душой люди велики во всем…
Обняв Феофано за талию, Марк с великой осторожностью поднял ее с ложа и вложил ей в руку посох; стиснув зубы, она выпрямилась. Подволакивая правую ногу, опираясь вместо нее на палку и держась за плечи Марка, Феофано направилась к выходу из шатра. Только два раза она издала стон; но когда показалась наружу, была полна самообладания.