Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Хотя едва ли. У юноши может таить, а у этого бледного цветка, не видевшего солнца, – нет.
Когда Вард и Анастасия уснули, прильнув друг к другу, Кассандра вздохнула и, встав со своего места, опустилась рядом с Феодорой на подушки: точно ей наскучило такое послушание, и хотелось с кем-нибудь схватиться, о кого можно поточить оставшиеся зубы. Гостиная была достаточно просторной, чтобы не мешать спящим малышам.
– Как ты думаешь, каковы в действительности силы паши? – спросила гречанка: она взирала на Феодору пристально, будто на противника -
– Феофано способна на необыкновенные вещи, - призналась Феодора: она невольно покраснела. – Это правда: она воодушевляла греческих солдат… и делала из смердов воинов… тогда, когда, казалось, воодушевить их неспособно было уже ничто. Ни угрозы военачальников и патрикиев, ни проповеди священников!
Кассандра кивнула.
– Мне это понятно. Людям всегда нужно новое, - заметила она. – Людей нужно непрестанно изумлять, очаровывать… Византия умела это, как умели до нее Рим, Эллада, Персия, Азия… Феофано, похоже, возродила это искусство: пусть только в себе одной!
Она улыбнулась.
– Хотя право изумлять и очаровывать в наши дни себе прочно присвоила церковь – но ее зрелища людям наскучили; и вдохновляют разве что страхом, тех, кто послабей духом… Церковь не рождает героев!
“У греков – да, как и у русов. У нас богатырей рождает русское чувство, как у вас греческое, - подумала Феодора. – А католические рыцари – чудовища, дети чудовищной же церкви!”
Помолчав, госпожа дома велела, посмотрев на дочерей:
– Кира! Сбегай наверх и принеси шитье для себя и сестер, не сидеть же без дела!
Средняя дочь послушно кивнула гладко причесанной темно-каштановой головой и, бесшумно встав, убежала наверх. Феодора проводила девочку взглядом и подумала, что то, о чем мать говорит с нею наедине, остается и и останется тайной за семью печатями.
Себе и гостье Кассандра приказала подать вина и орехов в меду. Ее дом пока еще совсем не нуждался. Феодора выпила прекрасного хозяйского вина и почувствовала, как душу опять окутывает, тяготит темное подозрение.
Пока они угощались, - о том, чтобы ложиться спать, и речи не шло, точно в воздухе повис негласный запрет, - Кассандра Катаволинос опять завела разговор о войне и об их положении, опять удивляя московитку тонкими и умными замечаниями. Не служила ли эта женщина при дворе, подобно Феофано?
А потом за окном раздался дробот копыт: торопливый всадник. Госпожи тотчас вскочили, дочери и служанки с небольшим опозданием.
– Один! – прошептала Кассандра, подняв палец. – Гонец! Сидите, я встречу его!
Она окутала голову покрывалом, которое в женском обществе было просто небрежно наброшено на круглые плечи; Феодора нахмурилась, глядя, как госпожа быстрыми движениями охорашивается перед серебряным зеркалом. Какого – чьего гонца она ждет?
Кассандра поспешно покинула гостиную, и Феодора впервые осталась наедине со всеми тремя ее дочерьми. Вот тут бы и поговорить с ними! Но чтобы вызнать
Кассандра вернулась спустя небольшое время – одна, бледная, как утопленница. Когда она входила, ей пришлось опереться рукой о косяк и отдышаться.
Феодора вскрикнула:
– Что?..
Кассандра быстро прижала палец к губам; потом бросила дочерям, взглянув на них:
– Идите наверх и ложитесь спать!
Девушки встали с места, несколько мгновений испуганно смотрели на мать – а потом быстро ушли, держась вместе. Не смели ничего спросить? Надеялись на мать, как всегда?
Послушание – это и хорошо, и очень плохо… мать, спаси же души малых сих, подумала Феодора.
Когда они остались вдвоем, не считая служанок и спящих детей, Кассандра взяла гостью под руку и оперлась на нее. Госпожа дома была ниже московитки, но чуть не уронила ее: столько крепкой плоти в ней было.
– Случилось… сражение? – едва шевеля губами, спросила Феодора. Внезапная боль стала резать ей ребра; она схватилась свободной рукой за грудь.
Кассандра кивнула.
– Да… Почти нет надежды… У паши втрое больше войска, и втрое большая конница: а это погибель. Или есть одна безумная надежда!
Она прервалась.
– Что Валент уступит или побежит с поля брани!
Она посмотрела в лицо славянки – снизу вверх, словно просила ее поделиться своей верой.
– Он сильный человек, - прошептала Кассандра. – Но сильные люди ломаются тогда, когда слабые и гнилые только гнутся. Валент может бежать именно потому, что не пересилит себя, не заставит себя напасть на своих!
Кассандра прижалась пылающим лбом к плечу Феодоры, точно русская варварка была ей сестрой или матерью.
– Господи, помоги нам всем…
Обе перекрестились.
– Где этот вестник? – спросила Феодора.
– В доме, на кухне… Я велела его накормить, - сказала Кассандра. – Пойдем, поговоришь с ним сама! – прибавила она, видя, чего жаждет гостья.
Но стоило им пройти несколько шагов, как Феодора вдруг вскрикнула и схватилась за лодыжку.
– Я сломала ногу!..
Она села прямо на пол, плача от боли.
Кассандра ахнула и, упав рядом с нею на колени, тут же задрала ее юбки и ощупала правую ногу, за которую держалась московитка.
– Ничего нет, кость цела!
– Может, потянула, - сказала Феодора. Боль все не утихала, и она сжала зубы, чтобы не стонать.
Кассандра вдруг проворно согнула ее ступню, а потом согнула и выпрямила ногу в колене. Феодора не успела и ахнуть; а хозяйка заключила:
– И даже не потянула! Вставай, не выдумывай!
Феодора встала, изумляясь себе, - боль была такая, точно она и в самом деле сломала какой-нибудь член тела, хотя подобного с ней не приключалось никогда. И сейчас ноги были невредимы. А грудь по-прежнему резало от ходьбы и волнения – так, точно переломаны были и ребра…