Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Теперь я спрошу тебя со всею серьезностью: когда ты намеревалась рассказать сыну о своей связи с Метаксией? Не можешь же ты промолчать всю жизнь! А если ему расскажут об этом чужие люди?
Я пока молчу; но, как ты верно заметила, Феодора, Вард сознает все больше вокруг себя. Ты не забыла, что две недели назад ему исполнилось пять лет? Мы с ним отпраздновали его рожденье без тебя!
Больше года прошло с того дня, как пал Константинополь, - и совсем, совсем скоро наш Вард поймет, что это такое. Не понял бы и других
Нет, дорогая, я не угрожаю тебе – я только сокрушаюсь и тоскую. Если бы ты вернулась домой! Как у нас теперь хорошо! Нет больше Олимпа, и твоей статуи тоже нет, - но в остальном дом таков же, как в наши с тобой лучшие времена. Приезжай, и мы с сыном встретим и обнимем тебя на пороге.
Сейчас еще не так опасно ехать – бои переместились куда-то на восток: кажется, в Каппадокию?
И потом – ты ведь теперь настоящая воительница, подобно Метаксии? Я действительно хотел бы полюбоваться твоим искусством. Вард мне рассказывал, как ты стреляешь.
Приезжай – и оставайся так надолго, как долго желаешь быть со своим сыном. Я никакой силы к тебе не применю.
Фома”
Феодора скомкала письмо и, бросив его в угол, заплакала, не обращая внимания на Феофано, которая была в этой же комнате.
– Я так и думала, что этим кончится!
Феофано, приблизившись, обняла ее за плечи и неверяще заглянула в глаза:
– Он так-таки отказывается вернуть сына?..
Феодора кивнула.
– Вот слизняк! – топнув ногой, в ярости воскликнула лакедемонянка. – Как он не понимает, что мальчик в опасности вместе с ним?..
Феодора развела руками.
– Я так и чувствовала… Фома теперь отыгрывается на мне за все прошлое.
Она тяжело вздохнула.
– Придется ехать.. Не наездишься так-то!
Феофано поджала губы.
– Наверное, придется… Но я ему это припомню! – снова в ярости воскликнула царица. – Он сейчас заманивает тебя ребенком, как трус и подлец, - потому что больше нечем!
– Вы все так делаете, и я от вас научилась, - заметила с грустной усмешкой Феодора. – И ведь Фома прав… по крайней мере, отчасти. Но теперь не об этом речь. О сыне надо думать.
Она положила руку на плечо своей царственной подруги.
– Если я уеду – ты сбережешь Анастасию?
– Конечно, - ответила Феофано.
Она немного подумала.
– А дочь ты с собой не возьмешь?
Феодора мотнула головой. Этого еще не хватало – ей бы одного ребенка вызволить!
Они обнялись.
Погладив подругу по голове и поцеловав, Феофано произнесла:
– Давай-ка посмотрим, что у меня есть против зачатия.
– А у тебя осталось еще что-нибудь? – безрадостно спросила Феодора. – А как же твой Марк? Я думала, ты давно уже все извела!
Феофано рассмеялась.
– Нет, не извела… Я счастливая женщина! Я слишком давно потеряла способность рожать; и мой
Она посмотрела в глаза подруге долгим взглядом, положив горячие руки ей на плечи.
– Возвращайся домой, а лучше всего привези с собой сына.
Феодора улыбнулась.
– Как повезет!
Она пошла собираться в дорогу, и улыбка ее скоро истаяла: московитка предвидела, сколько еще предстоит боев.
* Притом именно в такой форме, как у Метаксии и Желани: благородная женщина, покровительствующая младшей. Плутарх сообщал, что лакедемоняне “придают такое большое значение любви, что девушки становятся эротическими партнерами женщин из благородных семей”.
* Привет вам (лат.)
========== Глава 101 ==========
“Я залью кровью весь мир, лишь бы ты меня полюбил!”
(Фильм “Гладиатор”. Коммод – своему отцу, императору Марку Аврелию, перед тем, как задушить его.)
Феодора вступила на землю, которую помнила разоренной, - она сошла с коня и направилась к дому плечом к плечу с верными охранителями: и все трое товарищей, далеко не робкого десятка, с замиранием сердца озирали залитые солнцем луга, тенистый сад и работников, любовно трудившихся на полях и весело переговаривавшихся среди яблонь и маслин. Гостям за каждым кустом, между ветвей каждого дерева чудились духи – ведь эта земля, живая и наделенная собственной страстной, страждущей душою, как все греческие земли, еще помнила тех многих, кто погиб здесь совсем недавно!
В стороне от дороги дети играли в мяч; и вдруг, увидев гостей, удивленно замерли. Мальчишка лет семи, с мячом в руках, смотрел на хозяйку как на диво.
– Это я, ваша госпожа! – сказала Феодора.
Она прикрыла глаза и невольно заслонилась от взгляда невинного ребенка рукой. Этот маленький грек, небось, и имени ее не помнит, не то что лица! У московитки сжалось сердце: она подумала, что скоро ее Вард достигнет таких же лет, как этот крестьянский мальчик. Повезет ли ему вырасти в таком же счастливом неведении?
Тут она увидела, что на лугу из двоих игроков остался только один ребенок, - а тот, кому она назвалась, убежал: предупредить хозяина. Нет, дети замечают и понимают куда больше, чем думают взрослые!
Феодора, с Леонидом и Теоклом, шагавшими за нею след в след, направилась вперед по тропинке между груш, на которых уже налились и зарумянились плоды, клонившие ветви к земле. Феодора нагнулась и, придержав ветку, сорвала одну мягкую грушу и вонзила в нее зубы: рот наполнила восхитительная свежая сладость… и вдруг она поняла, что никуда отсюда не уедет.