Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Феофано сдвинула брови и прикусила яркие губы. Но она не бранилась и не смеялась над такой мыслью.
– Ты хорошо сказал, - произнесла царица. – Но уплыть в Италию трудно… куда труднее, чем два года назад!
– Что же ты медлила до сих пор? – рассмеялся брат. – Ты ведь, помнится мне, уже тогда не воевала! Тебе хотелось покрасоваться перед умирающими, новая царица амазонок?
Феофано чуть не влепила ему пощечину за такие слова; чудом удержалась. Она вся раскраснелась, и Феодора поняла, что слова недостойного брата опять обернулись правдой: в самом глубинном
Как же все-таки этот человек умен!
– Что ж, порешим на Италии, - заключила лакедемонянка.
Фома склонил голову. Несмотря ни на что, последнее слово в их собраниях всегда оставалось за нею.
– Будем обрывать связи… и налаживать новые. Я ведь знаю, что самое главное – нацелить мысль, - улыбнулась Феофано обоим родственникам; потом устремила все внимание на Феодору.
– А сейчас довольно об этом! Тебе нужно отдохнуть, любовь моя.
Феодора улыбнулась, ощущая и неловкость, и счастье: как всегда, когда Феофано называла ее таким нежным именем в присутствии мужа. Патрикий тоже мягко улыбнулся жене.
– Отдыхай и ни о чем не думай сейчас. Я велю принести Александра, но Магдалина присмотрит за ним.
Феодора кивнула.
Фома склонился к ней и коснулся губами щеки. Потом выпрямился – и вдруг опять показался Феодоре отстраненным; он кивнул сестре, и ромеи вдвоем быстро направились к двери.
Московитка простерлась на постели, ощущая, как загорелось лицо от обиды, – хотя ее никто не обижал, а только заботились всеми силами! Но она сейчас как никогда остро ощущала себя варваркой на заседании сената; повернулась спиной к двери, но до того, как задремала, уловила приглушенный быстрый разговор в коридоре.
Феодора прикрыла руками уши и зажмурилась, ощущая, как на подушку сбегают горячие слезы.
Однако ничего важного без нее так и решилось – хотя и, несомненно, решалось; но Феодора давно научилась читать по лицам своих покровителей. И они ее, конечно, давно не держали за дуру.
Феофано оставалась у Нотарасов, пока роженица не оправилась; и тогда они с Феодорой стали вдвоем гулять по саду, беря с собой ребенка. Маленького Александра всегда несла мать – но он и у нее нередко капризничал… Впрочем, за разговором они забывали обо всем, даже о сходстве мальчика с Фомой.
На второй день Феофано попутно заметила стрелы, торчащие в деревьях. А может – нет, наверное, она заметила их давно: и только сейчас нашла случай похвалить свою подругу, как делали все умные правители!
– Фома так и не приказал вытащить их? Деревьям ведь больно, - смеясь, заметила царица.
Феодора пожала плечами.
– Фома хотел, чтобы наш сад сохранил память о моем искусстве… Это лучшие выстрелы, остальные стрелы я выдернула.
Феофано понимающе кивнула. Конечно, ее умница-брат сочетал в этом признании восхищение с желанием уязвить: чтобы жена, глядя на раненые яблони, всякий раз вспоминала, что значит искусство убивать. Особенно - лук в женских руках!
Лакедемонянка вдруг коснулась ее локтя, заставив остановиться.
– Твой старший сын чудесно рисует,
Феодора улыбнулась, ощутив, как сжалось сердце: поняв, что это только предисловие. Феофано закусила губу и приставила палец к подбородку: ее глаза заблестели.
– Леонард Флатанелос здесь… я не хотела говорить при брате.
========== Глава 103 ==========
– Но как комес смог вернуться сюда? – спросила Феодора.
Она беспомощно огляделась, ощущая, как подкашиваются ноги; Феофано кивнула ей на скамью под деревьями. Подруги подошли к скамье и сели.
Феодора рассеянно подергала стрелу, торчавшую из седого яблоневого ствола над ее головой; все ее внимание было устремлено на царицу. Даже ребенка, лежавшего на другой ее согнутой руке, она перестала чувствовать.
– Как Леонард попал назад? – повторила московитка.
– Так же, как в свое время его родич Никифор, - сказала Феофано, улыбаясь. – Многие итальянские и другие европейские суда свободно входят в Золотой Рог – конечно, те, у кого уложения с султаном. Но у комеса здесь осталось слишком много врагов, и он принужден скрываться… Знаешь, что всего забавнее? – вдруг рассмеялась гречанка. – Что главные его враги – не турки, а греки: свои, предатели…
– Это мне понятно, - сказала Феодора.
Она очень пожалела, что не взяла с собой кормилицу: так дрожали руки, на которых спал Александр.
Хотя что за глупости – при таком разговоре не должно быть чужих ушей, даже если это испытанные слуги!
– Где комес сейчас? – спросила московитка.
– В Мистре, - Феофано склонилась к ней, - и я говорила с ним сама, во дворце деспота.
Феодора спрятала лицо в ладонях.
– Но зачем он здесь? Разве ему это выгодно?
– Многие люди руководствуются соображениями выгоды, и даже большинство, - согласилась Феофано. – Но Леонард не таков, потому ты помнишь и любишь его до сих пор… Однако он сейчас богат и свободен, Феодора, - и не думаю, что в своих странствиях комес сделался святым.
Феофано выразительно прервалась.
– Я понимаю, - сказала Феодора. – Но ведь он не…
– Он благородный пират! Да, комес похож на меня, потому нас и влечет друг к другу, и сводит судьба, - рассмеялась лакедемонянка.
Феодора прикрыла глаза.
– Он спрашивал обо мне? – прошептала она.
– Прежде всего остального, - серьезно ответила подруга. – Мне кажется, дорогая, что ты и была главной причиной, которая привлекла его сюда, домой… Я не хочу сказать, что Леонард непременно попытается похитить тебя, как Валент, - поспешно прибавила Феофано. – Но он, как и Валент, способен на длительную глубокую страсть, и страсть возвышенную: комес нашел в тебе что-то, чего не видел в других женщинах, и с этих пор стал твоим рыцарем. Или жрецом, - лукаво сказала царица. – Как тебе больше понравится.