Ставрос. Падение Константинополя
Шрифт:
Но ведь и Константин обещал заботиться о ней! Эта мысль успокаивала – мужчины куда надежнее женщин, хотя верные мужчины среди ромеев теперь тоже редки; однако Феодора знала о царском слове только со слов своего покровителя. А ее возлюбленный был совсем не надежен.
Она знала это – как мать знает о ветрености своего дитяти; и, как эта мать, не могла перестать любить своего друга. Московитка молилась за Фому Нотараса каждый день. Феодора прощала ему все, что он скрывал от нее, - только бы возвратился к ней и к ребенку, которого
Она молилась – а уста ее были холодны, и сердце тоже оставалось холодно: ей недоставало веры, святые не внимали. Феодора глядела на закопченные иконописные лики – и ей казалось, что они так же грозят ей, так же чужды ей, как и ее греческие хозяева.
Если бы наконец приехал Фома, и она смогла бы посмотреть в его живое счастливое лицо, обвить его шею руками, обрадовать его вестью о ребенке – это преисполнило бы ее в тысячу раз большею верою и любовью, чем все поклоны и песнопения в церкви!
Феодора пыталась узнать, какие дела держат патрикия вдали от нее: пыталась, как когда-то в Короне, сунуть нос в его бумаги. Но это ничему не помогло; хотя бумаги не прятали от нее намеренно – или ей так только казалось?
У патрикия были доверенные слуги, которые даже не говорили с нею; им же, наверное, и было отдано на хранение наиважнейшее.
Ей оставалось только надеяться и ждать.
И она дождалась – уже почти отчаявшись.
Патрикий вошел к ней без предупреждения, как будто хотел удивить, потрясти. Он уже успел вымыться и переодеться с дороги, в парадное платье, - и показался Феодоре прекраснее всего на свете…
– Ты! – только и могла сказать она; и прильнула к нему, прижалась всем телом. Они долго стояли так, слившись воедино. Потом возлюбленный отстранил ее от себя и посмотрел в глаза, оглядел ее всю.
– Как ты прекрасна, - сказал он.
Она улыбалась и долго не могла ничего сказать. Потом опустила глаза и положила руки на живот.
– У меня будет дитя от тебя, - сказала она.
Изумление мелькнуло в серых глазах ромея; он поднял руку, как будто хотел защититься от такого известия – как будто не сам старался! Но ее мгновенный гнев прошел, когда возлюбленный раскрыл ей объятия.
– Я очень рад, - просто сказал он.
Поцеловал ее в голову и прижал к груди. А потом оба ощутили, что им мало этого: каждый опять становился зверем, любовником…
Нотарас поднял ее за талию и перехватил под бедра. Феодора обвила его руками и ногами; посмотрела в глаза с испугом. Ей было страшно их обоих.
– Можно ли нам…
– Нужно, - прошептал любовник. – Или мы умрем от голода…
Да: она изголодалась по нему, как он по ней.
Патрикий пронес ее до стены и прижал к ней спиной. Феодора хотела помочь ему, но он не позволил.
– Просто отдайся мне, - прошептал он, лаская ее ноги.
И она отдалась ему; а он – своему будущему.
Потом
– Ты сочинила что-нибудь еще без меня? – вдруг спросил патрикий.
Он, казалось, шутил; но так же тревожно, как и перед расставанием. Феодора обернулась на Фому, приподняв голову от его груди.
– Нет, - сказала она. – Я без тебя… Ничего на ум не шло, - призналась московитка.
Патрикий сжал ее руки: их ладони лежали на ее животе.
– Мне тоже, - сказал он.
Кажется, он отдал ей слишком много. Ничего нельзя взять, не отдав взамен души!
Его подруга ощутила, что с ним, - и печально замолчала, ища, что сказать, как успокоить его и себя.
– Тебе удалось что-нибудь? – спросила Феодора наконец: хотя мало знала о том, что он делал.
Патрикий усмехнулся: ему было достаточно только ее сочувствия. Он поцеловал подругу в голову.
– Кое-что удалось, - ответил он. – Я еще не докладывал об этом деспоту; но он будет доволен, когда я отчитаюсь.
– Так ты пошел ко мне вперед своего царя! – сказала Феодора.
Это и польстило ей, и встревожило. Фома засмеялся, обнимая ее крепче.
– Конечно, - ответил он. – Это ведь тебя я люблю, а не его.
Феодора закрыла глаза: внутри шевельнулся червь. Фома говорил совершенно невинно, но мысль о греческих обычаях возбуждалась в ней теперь очень легко. Московитка повернулась на бок, чтобы видеть лицо своего возлюбленного: она уже опасалась ложиться на живот.
– Фома, - серьезно сказала она. – Когда ты женишься на мне?
Он помрачнел и опустил глаза.
– Почему ты спросила об этом сейчас?
У нее что-то оборвалось в животе, словно подалась какая-то последняя опора. Но разве она не знала этого человека?
– Ты отказываешься?
Он взял ее руку и прижал к своей щеке. Вздохнул; и вдруг показался московитке безмерно усталым. Она подумала, что и не догадывается, наверное, какой груз этот Атлант держит на своих плечах.
– Нет, Феодора, я не отказываюсь… и никогда тебя не оставлю, - сказал патрикий наконец. – Не бойся этого. Но я хочу, чтобы мы с тобою обвенчались в самой Софии, когда государь въедет в Константинополь. Наша свадьба должна быть достойна тебя и меня!
Феодора улыбнулась. Ей и самой мечталось об этом – сколько раз! Но причина отказа была в другом: в том, что сейчас любовник опять от нее утаивал…
– А скоро ли это будет? – спросила она. – Скоро ли Константин войдет в Царьград?
Фома медленно покачал головой.
– Скоро… но не теперь, - сказал он. – Василевса коронуют в Мистре, потому что патриарх очень недоволен им.
Он поднял глаза и наконец прямо посмотрел на любовницу. Феодора кивнула с горькой улыбкой.
– Понимаю, - сказала она. – Как же не понять!