Стажер магического сыска

Гладкая Юлия Борисовна

— Простите, — сказал Рубченко. — Всё понимаю. До меня, разумеется, дошли слухи о вашем аресте. Что вы арестованы за какое-то убийство и вы отправлены в тюрьму. Не знаю, как и смотреть вам в глаза теперь. Мой долг, как вашего друга, был в том, чтобы немедленно увидеться с вами.

Он вздохнул и отвёл глаза. Глеб не перебивая слушал его торопливую речь.

— Но, я даже не буду искать себе оправданий, — продолжил Рубченко. — Я просто струсил. Деловая репутация это всё, что у меня есть. Не будет её — и мой бизнес закончится быстрее, чем успеете моргнуть. Как только я подумал о том, чтобы немедленно бежать

к вам, выспрашивать, что происходит, биться за вас, искать лучших адвокатов… Я просто струсил.

Глеб чуть повернул голову, прислушиваясь, не слышно ли за дверью торопливых шагов. Кто знает, может, у этого мерзавца под столом тревожная кнопка, по нажатию которой сейчас уже мчится сюда целый взвод головорезов. Но всё было тихо.

— Как только я задумался о том, что будет, если кто-то узнает, что я помогаю убийце, — Рубченко заговорил медленно и тихо, в голосе его сквозили боль и стыд, — я осознал, что моей карьере конец. Не стоит недооценивать моральную планку даже самых завзятых игроков, Глеб Яковлевич. Месяц-другой и мне пришлось бы продавать свою долю в казино за бесценок, потому что за мной закрепился бы ярлык сострадальца душегубу и моё заведение избегали бы, будто чумной барак.

— Всё сказал? — спросил Глеб.

— Простите меня, Глеб Яковлевич, — голос Рубченко дрогнул. — Я трус и предал ваше доверие.

— Прекрати ломать комедию, сделай одолжение, — сказал Глеб.

Константин недоумённо встряхнул головой.

— Извините… Я не понимаю, о чём вы.

— Это ты убил Андрея, — слова прозвучали будто лёд, треснувший под железной подошвой.

— Андрея? — Рубченко часто заморгал и нервно дёрнул плечами. — Какого Андрея? Кто это?

— Мой друг, — ледяным тоном ответил Глеб. — Ты попросил мне отдать ему записку. А я поверил тебе. Но ты не человек, Рубченко, ты тварь, под личиной человека. Ты заманил Андрея в ловушку. Пытал его. Потом убил.

Константин весь побледнел, зрачки расширились, как две монеты.

— О чём вы говорите, Глеб, — пролепетал он. — Тот юноша, которому вы передали письмо, был убит?

— Ты всё знаешь, сволочь. Это ты всё разыграл, со своим дружком Морозовым. Как по нотам. Убить несчастного, ни в чём невиновного Андрея и подставить меня. Только ты недооценил моё желание достать вас.

Рубченко расправил плечи, вздёрнул подбородок и медленно поднялся из-за стола.

— Я соболезную смерти вашего друга. И перед лицом бога, пусть будет он мне единственным судьёй, клянусь вам, что к его смерти я не причастен.

Он отодвинул кресло, медленно открыл ящик стола. Демонстративно неспешно достал из него револьвер и протянул рукоятью вперёд.

— Если вы сомневаетесь в моей чести, Глеб Яковлевич, я не считаю себя вправе вызывать вас на дуэль. Свою честь я потерял, когда струсил заступиться за вас перед судом. Но те обвинения, что вы сейчас мне предъявляете… Носить их на своей фамилии мне нет возможности. Возьмите оружие, оно заряжено. Если вы так уверены в своей правоте, просто приставьте ствол к моему виску и спустите курок. Лучше я умру стоя, чем буду жить зная, какого мнения вы о моей совести.

Глеб медленно подошел ближе, чуя какой-то подвох, но Рубченко стоял неподвижно. Сомкнул пальцы на рукоятке. Отвёл барабан, увидел в нём шесть тускло блестящих патронов. Константин завёл руки за спину.

—

Стреляйте, — сказал он. — Только не затягивайте.

Глеб поднял револьвер, прицелился прямо между его глаз. Палец подрагивал на спусковом крючке.

— Руку. Дайте вашу руку.

Рубченко послушно протянул ладонь и Глеб схватил его за запястье. Чужие эмоции вихрем ворвались в сознание. Гнев, ярко-красный, как артериальная кровь, обида, отдававшая горечью на кончике языка и решимость, холодная будто металл на морозе.

— Чёрт бы с вами, — Глеб опустил револьвер. — Я не верю ни единому вашему слову. Кто вас просил доставить письмо, которое я передал Андрею?

Рубченко поджал губы.

— Баронесса Ганевская, троюродная племянница Морозова, — ответил он. — Её выдали за старика генерала, который никак не испустит дух, а она, в свою очередь, никак не может промотать его состояние в моём игорном доме. Знакомством с такими людьми не разбрасываются, она попросила об этом странном одолжении, и я не мог ей отказать.

— Племянница Морозова? — переспросил Глеб. — Что вы вообще знаете об этом человеке? Выкладывайте всё.

Рубченко достал из шкафчика початую бутылку коньяка, налили себе, выпил.

— Редкостная сволочь и подонок, каких поискать, — сказал он и налил себе ещё. — Выпьете?

— Обойдусь. Продолжайте.

— Если бы существовала в нашем грешном мире справедливость, эта мерзкая тварь давно должна была бы провалиться в ад, — сказал Константин и махнул новую стопку коньяка. — У нас с ним общий бизнес, признаю. Но только потому, что в Парогорске без разрешения Морозова и одна копейка из кармана в карман перекочевать не может. Будь на то только моя воля, я предпочёл бы держаться от такого человека на расстоянии пушечного выстрела. Бог знает, сколько на его руках человеческой крови. Тех, кого убили по его приказу и тех, кто умер из-за его действий…

Рубченко упёрся обеими руками на стол, глубоко вздохнул.

— … и тех, кого Морозов убил собственными руками, — тихо закончил он.

— О чём вы говорите? Конкретнее, — потребовал Глеб.

— Морозов сволочь, садист и извращенец, — быстро зашептал Рубченко. — Кажется, ему доставляет удовольствие мучить женщин. Сам я, слава богу, не был тому свидетелем, но в ближнем круге ходят слухи, такое почти не утаить. Он специально выискивает проституток какого-то определенного типажа, не знаю. Платит своим подручным, если те поставляют ему подходящую девку. Обо всём, что происходит дальше, только шепчутся и говорят намёками. Но если сложить всё воедино, Морозов вывозит несчастных девушек в свой охотничий домик и там измывается над ними. Пытает долго и с наслаждением. Затем убивает и закапывает там же. О да, ему определённо нравится вести эту коллекцию…

Рубченко скривился, как от внезапного приступа боли, растёр руку, схватил бутылку коньяка и сделал несколько глубоких глотков прямо из горла. Закашлялся, вытер губы тыльной стороной ладони.

— Все его боятся, — он тряхнул головой. — Все молчат, никто не пойдёт против самого Морозова, не-е-т. Больная сволочь…

— Это лишь слова, — сказал Глеб. — Ваше слово против его. Если мы хотим наказать Морозова по закону, а не только по совести, мне нужно что-то, против чего он не сможет отвертеться. Кто-то может под присягой подтвердить эту историю?