Стеклянный дворец
Шрифт:
Комиссар задумчиво повела головой, вдохнула - словно ощущала незаметный для других аромат.
– Я слышу шум прибоя. Волна за волной - как вода о скалы, миллионы мыслей стучат в моё сознание, бессильные обрести подлинное единство. Кто ты? Какой ты видишь меня, каким ты видишь весь свой замкнутый мир?
– Здесь лишь лживый покой могилы и голоса мертвецов. Это не тот выбор, что тебе нужен.
– Выбор?.. Что такое выбор? Разве он есть у тебя, у нас, всех живых? Неизбежность выбора - боль, неизбежность выбора - ложь. Есть лишь непрерывная ткань бытия. Ты рвёшь её, Декаурон. Каждой мыслью.
– Я отвергаю.
– А я - сплю
– Сон - это маленькая смерть. Мы заплатили снами за бессмертие, Юэ.
– Но я вижу их. Прямо сейчас - я вижу. Тысячи снов, порой похожих на серое полотно, идущее рябью помех, а порой - таких ярких, таких яростных, полных переживаний...
Взмах манипулятора. Пламя локального распада выгрызло проплешину в оболочке отсека, пост главной вахты окончательно утратил свой облик, превратившись в разорённую и обгорелую сферу.
– Ты не видишь снов, маленький комиссар: ты сама стала частью сна. Частью чужого вечного сна. Я сделаю тебе больно - но вырежу твой разум из этой разумной плесени. Нет желаний - есть необходимости. Нет других путей - есть праведность. Нет никакой возможности предать человечество, потому что человечество не позволит его предать. Тебе не знакомы эти слова? Мы не караем - мы делаем так, чтобы вас не за что было карать.
– Я не знаю их.
– Придётся узнать.
– Декаурон, остановись во всех смыслах, или мне, в свою очередь, придётся тебя сломать.
– Для этого ты должна снова стать человеком.
Юэ исчезла. Там, где она стояла, взвихрился пепел, а возникшие словно из пустоты манипуляторы вцепились в Декаурона. Тот запоздал с реакцией и врезался спиной в один из запасных терминалов, расколов его оболочку. Мир за стеклом шлема загородило холодное белесое лицо - тёмные провалы глаз скрывали бездну под коркой льда.
Тревожные глифы усеяли тактический интерфейс. Два экзоскелета, сцепившись, проскрежетали бронёй по обшивке и, оттолкнувшись от неё, поплыли в противоположную сторону. Одна из лап комиссара пыталась содрать с Декаурона шлем, вторая - удерживала его правый манипулятор. Обе оболочки развивали одинаковое усилие, но Юэ прибавляла к нему собственную мощь экион-морфа, и непрерывный ряд сигналов сообщал о рвущихся волокнах искусственных мышц. Тело Декаурона вибрировало и стонало от нагрузок, пытаясь противопоставить модифицированную органику экионным нитям - и шаг за шагом проигрывало. Он воспринимал этот процесс как нарастающую боль, уровень которой медленно полз вверх, к отметке, за которой наступят разрушение и дисфункция. Часть его сознания отвлеклась на противостояние физической угрозе, и в поле зрения, пожирая точку за точкой, тут же проявились чёрные кляксы.
Левый манипулятор сохранил ограниченную подвижность: его когти тщились отыскать на броне противника слабое место, высекая редкие искры. Юэ сумела зажать его между своей правой рукой и корпусом, поэтому двигались только первые два сустава, и Декаурон схватился за эту возможность, напрямую управляя каждой мышцей и каждым из микродвигателей своего тела. Шаг за шагом он продвигал манипулятор вперёд, вынося его за спину комиссара, пока не почувствовал, что движения становятся всё свободней.
Затрещал, утрачивая внутреннюю структуру, материал шлема. Не дожидаясь, пока тот сломается окончательно, Декаурон открыл последнюю преграду между собой и непригодной для дыхания атмосферой. Прозрачная пластина уползла вверх, пропуская мёртвый запах углекислого газа и зловонную
– Юэ.
– Декаурон?
– меланхолично двинулись бескровные губы.
Левый манипулятор сомкнулся на её черепе, обхватывая затылок.
– Возраст резервной копии, хранящейся в твоих экионах, составляет не более тридцати часов.
Он едва выдыхал слова в ядовитую атмосферу, с усилием заставляя бунтующее тело открывать рот.
– А это значит, что твоим мозгом можно пожертвовать.
– Кажется, я была невнимательна.
"Какое равнодушие к текущей версии своей жизни."
– Сдайся, Юэ.
– Нет причин.
Когтистые пальцы сжались на несколько миллиметров.
– Вот причина.
Мышечные волокна, лишившись питания, обмякли и растянулись. Безвольно повисшие манипуляторы перестали двигаться.
– Я признаю ценность каждой минуты - даже этих тридцати кошмарных часов. Я ведь говорил, что не могу быть твоим врагом?
Сознание угасало по мере того, как функции тела отключались, экономя остатки энергии. Изображение, поступающее с глаз, утрачивало резкость и глубину.
– Мы делаем так, чтобы вас не за что было карать... Нельзя спасти человека путём убийства. Нельзя ценить одну личность выше другой. Видишь? Вот - стоимость твоей жизни. Точно такая же, как стоимость моей собственной.
***
Декаурон очнулся в кресле, стоящем посреди пустого отсека. Пустота была не только снаружи, но и внутри: он был отрезан от выхода во дворец, от всех интерфейсов, паутиной пронизывающих тело ковчега, от портов низшего уровня и даже от управления базовыми элементами техносферы.
Сжатый до размеров своего физического тела и лишённый вездесущности - так он и сидел, пересыпая сквозь сито сознания разрозненные факты минувших лет, вспоминая то смешных грызунов, некогда водившихся на Земле, то белокрылые глайдеры ранней Аории, то обрывки чьей-то военной хроники, утрамбовавшие в скупые кадры ярость и судьбу миллионов безымянных уже людей.
Воспоминания прервал звук: одна из стен проросла диафрагмой, сквозь которую внутрь шагнули три фигуры. Две - стройные, в белых комбинезонах: первая шла прямо, вторая - будто танцевала, окружённая облаком парящих машин. Третья возвышалась над всеми, передвигаясь с грацией огромного хищника. Декаурон смотрел на них, наслаждаясь каждой деталью таких непохожих тел.
– Анарандэ Декаурон!
– Слушаю тебя, Дану.
– В ы обвиняе тесь в нарушении условий приговора и попытке захвата власти над ковчегом, принадлежащим Сфере.
Открылся выделенный канал: на Декаурона обрушились бесконечные логи, хранящие отчёт о событиях. Он взмахнул рукой, небрежно прерывая поток.
– Да, да. Считай, что я ознакомлен.
– Може те ли в ы привести доводы в своё оправдание?