Степь. Кровь первая. Арии

Бер Саша

– Ну, - проговорило это странное создание, - теперь поняла, как девок сестрить будешь?

И тут Дануха как прозрела и у неё опять, как и в тот раз, когда волка разделывала, по-особому перехватило дыхание.

– Матёра Ку, - расплываясь в улыбке озарения, прошептала Дануха.

– Правильно, Данушка, - похвалила её Сладкая, принимая уже свои обычные формы и в раскорячку, разбрасывая ноги в разные стороны, подошла к лежащей Данухе, - наступают "лютые времена". Чай не рожать собираетесь, а на охоту в походы ходить. Как поход объявишь, так и меня в кукле породишь, а как поход окончишь, обратно отпустишь. И будь осторожна. Я не простая, родовая. Буду питаться только самым вкусным и дорогим - жизнями.

Коль жизнями супостатов не прокормишь, за вас возьмусь, но и никому, с моей помощью на этой земле вас не одолеть.

Лицо её искривилось в яростной злобе, и она со всего маха врезала Данухе пощёчину, от которой баба резко проснулась. Перед ней колыхалось щуплое тельце Хавки с занесённой для удара рукой. Дануха с перепуга, а больше с непонимания, забрыкалась ногами, замахала руками и даже дико заорала "А-а-а!"

– Тфу, ты срань. Замолкни, - завизжала перепуганная Хавка, стараясь переорать Дануху.

Та соскочила с лежака, бешено озираясь по сторонам и ничего не понимая. Где она? Что с ней? Почему темно?

– Заткнись и замри, - рявкнула хозяйка, принимающая воинственную позу, она сгорбилась, ощетинилась, как будто вот-вот прыгнет, руки крыльями пустила в стороны, того и гляди в волосёнки вцепится, - сядь, говорю, и воды хлебни. Отдышись.

Только тут Дануха пришла в себя и сразу вернулось понимание происходящего. Сердце колотилось как сумасшедшее, по лицу лил пот. Она утёрлась ладонью и грузно опустила свой зад на полог, тяжело дыша, как после долгого бега.

– Вот так-то лучше, - уже спокойно проговорила Хавка, но подходить к бешеной гостье не спешила, - чё пугаешь, дуранутая, чуть не обделалась тут под старость то лет.

– Чё случилось то?
– недоумённо спросила Дануха, - чё руки распустила?

– Да я тебя дуру вообще б прибила, уж две лучины бужу и разбудить не могу. И по мордасам хлестала и водой обливала, уж думала подохла ты. А как плеваться начала, так я чуть ляжки ни обмочила. Первый раз вижу, чтоб человек во сне плевался. Ну всё думаю - нежить тебя прибрала, вселилась. Думала ко мне прыкдец подпрыгал мелким скоком.

Дануха прикрыла глаза и как-то сама собой перешла в изменённое состояние, просто, чтоб успокоиться, но тут же почувствовала в углу нежить и вместо того, чтоб успокоиться, опять встрепенулась, но глаз не отрыла, а лишь принюхалась. Это оказалась не нежить, а две перепуганные полужити, притом мелкие. В одной она учуяла банника, а в другой Девку Банную - хыню.

Банника заводили в каждой бане обязательно. Так заведено было. Банник имел несколько функций. Во-первых, он был некий смотритель этого "храмового комплекса", во-вторых, банник служил для прямой связи с предками, Дедами и в-третьих, с помощью него устанавливали связь с другими банниками, других родов. В общем банник - это унифицированный связной между явью и навью. Баня, как говорилось выше, как помывочная, изначально не применялась. Мытьё в бане было сопутствующим явлением при проведении ритуалов. Со временем ритуальные действа угасали, упрощаясь и постепенно исчезали, а помывочные наоборот. Вместе с этим упрощались и сами бани по конструкции. А вот хыню бабы заводили исключительно для себя любимых. К породившей хозяйке - безусловно положительна. Питалась её положительными эмоциями, связанными с хорошим самочувствием. Всеми силами поддерживала её здоровье, позволяя противостоять заболеваниям извне и радоваться жизни. При потере хозяйки "портилась", питаясь эмоциями, связанными с болезнями других. Гоняя "чужаков", она частенько ошпаривала, царапала, втыкала занозы, по силе своих возможностей разбалансировала их системы жизнеобеспечения и те болели, болели и болели. Но кстати сказать эта участь была всех полужитей. Теряя хозяйку они все "портились", превращаясь из помощников в сущее наказание, а если

учесть, что век полужити составлял примерно триста лет, но не раз воплощённая полужить, пережившая хозяйку, портилась обязательно.

Почувствовав этих двух банных созданий, Дануха успокоилась и улыбнулась, открыв глаза и посмотрев хитрым прищуром на замершую Хавку.

– Хавка, - спросила она, ухмыляясь, - ты ж вроде помирать собралась?

– Ну, - опешила та от неожиданного вопроса.

– Ты чё это под старость лет хыню-то себе завяла?

– Де?
– прикидываясь дурочкой округлила глазки Хавка.

– Да вон в углу сидит. Чё тут такого страшного было, чё она если б могла, бедная, то полный бы угол навалила.

– И чё?
– тут же взбрыкнула Хавка, переходя в лучшую оборону - нападение, - может я хочу помереть красивой да здоровой. Тебе то чё?

– Ох, ё, - весело подытожила Дануха, утирая льющийся пот с лица, - бабы, они и в еги-бабах бабы.

С этими словами она встала и быстро, не давая опомниться хозяйке, прошагала мимо Хавки на выход. Страшно захотелось на свежий воздух. Выскочила она из бани весёлая, распаренная, да так и замерла. В лесу стемнело и у бревна-сидушки, горел костёр, а у костра на том самом бревне, сидели два мужика. Она сначала опешила от неожиданности. Пригляделась. Скривилась, состроив на лице криволыбочку. Это были не мужики. Это были "мужицкое недоразумение", "колдунки", как их Хавка обзывала. Лад, да Данава, собственными мордами. Оба тощие, как две жерди от забора. Сидят, как два гуся шеи вытянули, да на голую Дануху парализовано смотрят. Наглая баба, не снимая с лица ухмылки, расставила ноги, сунула руку под отвисшее пузо и зазывно почесала свой волосатый пучок. Лад, что был самый старший из всех, старше даже Хавки, с длинными космами волос и бородой до пупа, седой как снег, да ещё и весь в белом, не вынес такого непотребства и отвернулся. Данава же заёрзал на бревне и блеющим, запинающимся голосом, принялся поучать свою старшую сестру:

– Ну... ты эт... вот чё, кончай... баба. Мерзость свою тут...

– Ох ё, - пропела Дануха, хлопая себя ладошками по ляжкам и обрывая его пламенную речь, - никак мужская половинка взыграла? Ты это с каких пор таким-скромным-то стал?

– Кончай придуриваться, Данушка, не хорошо это.

– А я чё?
– всё так же нагло и вызывающе продолжала баба, подходя к сидящим, - вышла с бани, вас тут не ждавши, да ты к тому ж на моей одёжке расселся.

С этими словами она с силой дёрнула волчью шкуру, на которой действительно расселся Данава. От резкого рывка, он, бедный, чуть в костёр с бревна не улетел и если бы не Лад, его перехвативший в полёте, то точно бы ему жариться,

– Ну, хватит, - недовольно пробурчал уже Лад, продолжая воротить глаза.

Дануха прикрыв свои телеса шкурой, искала глазами рубахи, но нигде не находила.

– А куда рубахи мои дели, непутёвые?
– рявкнула Дануха.

– Да ни пужай ты их малахольных, - встряла в разборки со спины Хавка, вышедшая наконец из бани, но в отличии от Данухи, одетая, - я твои рубахи в бане замочила.

– А мне чё?
– недоумевала Дануха, оборачиваясь на свою новую жертву, - гостям глаза мозолить, да пытаться соблазнить этих чё ли? Иль ты решила мною свою ораву комаров досыта накормить?

– И то дело, - весело отбила её нападки хозяйка, направляясь в избушку и продолжая уже кричать из неё, - глядишь обожрутся да передохнут. Мне легче жить станет, хоть кровушку не кому будит пить.

Хавка вынырнула из избы с большим двухсторонним меховым одеялом и бросая его гостье, язвительно буркнула:

– На-кась, прикрой срамоту то, распутна.

– Ох ё, - только и пропела Дануха, ловя одеяло и заворачиваясь в него.

Затем подошла к сидящим колдунам и командным тоном рявкнула: