Степь. Кровь первая. Арии
Шрифт:
Хавка встретила Дануху, как ждала. Она стояла у самой избушки, маленькая, щупленькая, руки в боки, с чуть наклонённой головой на бок и ехидной улыбкой. Всем своим видом говоря "на те, припёрлась". Дануха за ответным жестом за пазуху не полезла и как всегда бывало при их встречах, самым хамским образом игнорировала. Спокойно, ничего не выражая на лице, прошла мимо хозяйки, как мимо пустого места, в упор её не видя, и уселась на бревно с другой стороны избы, служащее здесь чем-то вроде лавки. Ни одна из вековух при столь "тёплой" встрече, не издала ни звука. Хавка, правда, обернулась, следуя взглядом за гостьей, пристально разглядывая её
– Э-хи-хи. Чё за жизнь попёрла? Никакого покою. Ходят тут всякие засранки-оборванки. Зверьё, да комариков пугают, виковую еги-бабу объедают.
С этими словами она подошла к широкому, низкому пню, поверхность которого была ровно стёсана, что наталкивало на предположение, что это не просто так, а что-то вроде стола. Он стоял чуть подальше от того места, где уселась Дануха, но там же у бревна. Всем своим видом и поведением хозяйка давала понять, что гостье следует подвинуться к столу. Чуть ли, не бросив миски на пень, она пошла обратно и проходя мимо сидевшей, продолжила ворчать дальше:
– Ладно бы мужик бы заглянул. Того хоть отодрать от грязи, да отмыть от вони можно, да глядишь к себе на лежак затащить, всласть натешиться. А с этих вон сраных попрошаек без мужицких отростков, чё взять то? О-хи-хи. Одни убытки с объедками.
– Я тоже рада тебя видеть, червячина ты навозная, - томно ответила гостья, по-прежнему смотря куда-то в глубь леса и ничего не выражая ни лицом, ни голосом, - тебя объесть, только пользу принести. Ведьму дохлую кормить лишь еду переводить. Ты ж в себе ничего не оставляешь. Титьки и те вон внутрь растут, ишь как спину то выгнуло, а в заднице отродясь ничего не задерживалось, насквозь пролетает, да ещё небось со свистом. Всё, чё ешь в отход уходить. А на счёт мужичков залётных это ты зря мечтами тешишься. На тебя ж мужика палкой не загнать. Много их к тебе наведывалось то, к гнилушке трухлявой? А без пригляда то ты ж совсем плесенью покроешься. Тут где-нибудь под деревцем и протухнешь. Вот думаю схожу, навещу, мохнатку злобную, кусачую, может быстрее подохнет от завести, да собственного яда.
Только тут Дануха повернула голову и узрела расплывшуюся в довольной улыбке рожу, всю изрезанную морщинами - бороздами времени, но вместе с тем сволочно - хитрую. Гостья тоже улыбнулась в ответ, встала. Они обнялись, прижавшись щеками, как две закадычные подруги, но тут же расцепившись, скривили лица от наигранной противности.
– А я б тебе ещё век ни видела, рвань толстую, - ответила Хавка на приветственную речь, - ну вот и поздоровкались. А ты чё это Дануха такие богатые телеса в таком замухрыжном виде выгуливаешь? Никак и тебя под зад коленом из бабника вышибли?
При этих словах она слегка присела, разведя руки в стороны и распахнув свой беззубый рот в широченной улыбке.
– А чё я тебе
– поинтересовалась наигранно Дануха, ощупывая и разглядывая своё одеяние, - не знаю, мужикам нравлюсь. Каждый встречный поперечный приставал, да норовил в кусты затащить.
Хавка закаркала, смеясь и указала рукой опять на бревно. Они присели.
– Так это они с испугу. В кусты тащили с глаз долой. Прибить тебя там, да спрятать, чтоб народ то ни пугала.
Она и дальше пыталась развить эту тему, но Дануха перебила:
– А вот с бабняком угадала, почти. Только не он меня под зад, а сам весь туда канул.
Хавка выгнулась в спине, изображая всем видом и особенно выражением на лице недоумение и вопрос.
И начала Дануха опять свой рассказ. Всё, как и её сменщице в бабняке, только на этот раз с переборным матом от души и с "картинками". Хавка помрачнела сразу и не задала ни одного вопроса, пока баба рассказывала. И после того, как та закончила, какое-то время сидела молча, переваривала. Затем тяжело вздохнула и сказала:
– Данавка-то твой был у меня, поди, как пару седмиц назад. К моему полудурку Ладу хаживал, - и она указала куда-то себе за спину большим пальцем, - со мной посидел. Потрещали, по-сорочились. В аккурат про эту чёрную нежить был у него интерес и потому же интересу куда-то дальше убёг. Но слыхала, он уж должен вот-вот вертаться.
Она замолчала, задумчиво смотря куда-то в глубь леса, туда же куда смотрела Дануха. Обе сидели, обе смотрели в одно место и обе не смотрели никуда. Тут Хавка встрепенулась, как будто вспомнила что-то и толкнув локтем гостью и смотря ей в лицо, сказала:
– Так это, слышь? Поначалу то он сюда должен притопать, к Ладу. Так тут и встретитесь. Идти тебе всё равно некуда. Со мной покуда поживёшь.
– Меня в еги-бабы не саживали. Да и некогда мене Хавка у тебя рассиживать. Хотя, раз Данава, говоришь, сюда явится, то, пожалуй, дождусь, если покормишь, - и Дануха улыбнулась, посмотрев на прибитую вестями хозяйку.
– Ой, да чё это я, - всплеснула руками Хавка, вскакивая с бревна, - а ну давай за стол.
Дануха перешла к столу и не спеша, с достоинством, держа себя в руках, не смотря на зверский голод, приступила к трапезе. Хавка металась от стола в избу, из избы в баню, из бани куда-то за избу. Натаскала на стол, похоже, всё, что у неё было. Мельтешила, пока Дануха не пресекла её:
– Да хватит тебе мельтешить, аки муха над кучей. Сядь, посиди. Я не спешу никуда. Успеешь ты свою баню стопить.
– А чё ж ни побегать-то. Без тебя совсем заскучала, засиделась, а ты припёрлась, вот теперь бегаю, радуюсь, - но ходить всё же перестала и села рядом, - слышь, Данух? Вот бегаю я, бегаю, да думу думаю. Как это ты опосля нежити, которая тебе как следует приложила, чё еле из реки выкарабкалась, ещё и с волком дралась? Что-то у меня в башке ни складывается. А где врёшь, ни пойму.
– Ну чё ж ты за гнида везде пролазная. Вот до всего дороется. Всё ей скажи, да выложи, - она сделала паузу, что-то обдумывая, а затем тихо пробурчала себе под нос, тоном сознающегося нашкодившего пацана, - Водяница меня залечила. Понятно? А о чём с ней речи держала, расслабься и подотрись. Не твоего ума дело.
– Вот, - радостно оживилась Хавка, задирая свой кривой пальчик к небу, - теперь другое дело. Типерь вижу, чё ни врёшь, а лишь ни договариваешь. От лучшей подруги утаиваешь. Я тебя тут пою, кормлю. Баню вон затопила.