Степан Эрьзя
Шрифт:
Так прошла аргентинская зима, теплая и влажная. В мастерской даже печки не было. Степан работал в куртке или в вязаной кофте. А Лия опять хандрила, не находя себе дела. Срок годности ихних паспортов подходил к концу, и она почти каждый день напоминала Степану об этом. А он забыл обо всем на свете, ему так хорошо работалось, и главное: он нашел такой превосходный материал, какого не найдешь больше нигде. Отчего бы не задержаться в Буэнос-Айресе еще на годик? За это время он многое сможет сделать. Этими мыслями Степан поделился с Лией. Она ответила, что согласна остаться еще на год, но поставила условие: работать скульптор будет только днем, вечерами они будут развлекаться — ходить в театры, на концерты, заведут себе друзей, которых можно
— Нет, Лиенька, это все не по мне, — прервал он ее. — Много ли прибавится к моему искусству, ежели, как ты говоришь, мое имя будет блестеть? При такой жизни, какую ты нарисовала, некогда будет работать. А мне надобно работать, я уже не так молод...
— Ну тогда и живи один, как пещерный медведь! — вышла она из себя. — А я не хочу так жить. Не хочу хоронить себя заживо!..
Подобные сцены происходили между ними все чаще. Степану это мешало сосредоточиться на работе: за зиму он успел сделать лишь три вещи из квебрахо — к «Головке Лии» и «Парижанке» прибавилась «Фантазия». Правда, виновата была не только Лия. Из кучи коряг в углу двора он больше не мог извлечь ничего подходящего. Надо было где-то доставать материал...
С приходом весны между Степаном и Лией наступил мир. Он на время отступил от своего первоначального зарока не потакать ей и согласился иногда бывать в театрах, посещать Общество содействия искусству. Хотел ли он удержать ее или просто ему надо было несколько рассеяться? Возможно, и то и другое. Он привязался к Лие. Временами она умела быть нежной и очаровательной. А это для мужчины что-нибудь да значит. При всей ее горячности, несомненно, она нравилась ему. Как-то еще в Париже Лия намекнула на то, что надо бы оформить их свободные отношения. Но он не хотел ее связывать, понимая, что такую темпераментную женщину долго не удержишь возле себя.
Спокойно прошло и лето. Лия больше не напоминала о просроченном паспорте. Степан работал мало: они часто делали длительные прогулки на пароходе по заливу Ла-Плата, ездили в Монтевидео, купались и загорали на пляже. К осени он наведался в дровяные склады у пристани и привез оттуда грузовую машину коряг и толстых чурок квебрахо. Обновил инструмент для резьбы по дереву, старый для этой крепкой древесины не годился, приходилось без конца его подправлять и точить. Пока он не приспособил к точилу электромоторчик, вертеть его заставлял Лию, что ей не очень-то нравилось, и всякий раз она ругалась, показывая ужасные мозоли на руках.
Вскоре между ними опять пошел разлад. Лия настоятельно потребовала, чтобы он снял для нее квартиру. А сам, если ему уж так хочется, пусть остается здесь в этой конюшне. Степан понимал, что снять для нее отдельную квартиру — значит, потерять ее. Он видел, как заглядывались на пляжах мужчины, когда она в плотно облегающем купальнике неторопливо выходила из воды, и знал, что ей нравилось их внимание...
Два с половиной года прожил Степан вместе с Лией. За это время все было между ними — и дружба, и ссоры и нежность, и холодность. Не было лишь ревности. Степан был по своей натуре человек не ревнивый, хотя Лия не раз давала для этого повод. А у нее вообще не было причин ревновать его к кому-либо. Но так было до тех пор, пока их отношения не испортились. Убедившись, что он так и не снимет для нее отдельную квартиру, она из-за каждого пустяка начинала с ним свару.
Степан давно уже заметил на своей улице босоногую девчонку с иссиня-черными волосами и темными, точно
Лия еще спала, когда пришла девушка, а увидев ее, поморщилась, и сквозь зубы процедила:
— Где подобрал такую расфуфыру?
— На улице, — шуткой ответил Степан.
— Это видно...
На следующий раз Степан накупил сладостей, чтобы девушке не скучно было сидеть. Это задело Лию. Как это так — ей он никогда ничего не покупал, а какую-то уличную девку кормит шоколадом. Она взорвалась и наговорила скульптору грубостей. Девушка не понимала русского, но почувствовала, что шум поднялся из-за нее.
— Мне, сеньор, лучше уйти, — пролепетала она по-итальянски, когда Лия немного стихла.
Степан оставил ее на месте, сказав, чтобы она не обращала внимания на раскричавшуюся сеньору. Это еще больше распалило Лию. Она выскочила из мастерской, крикнув, что сегодня же соберется и уедет из Аргентины.
После этого девушка больше не пришла, у Степана остановилась работа, и он закатил Лие такую сцену, что она всерьез начала собираться в дорогу. Он ее не останавливал, решив, что так будет лучше и для него, и для нее. В порту в то время стоял советский пароход «Воровский», готовый к отплытию, и отъезд Лии на родину особых затруднений не вызвал. Она не хотела, чтобы Степан ее провожал, но он все же поехал в порт и простоял там под дождем до отплытия парохода.
Разумеется, скульптор понимал, что разрыв с Лией произошел совсем не из-за этого глупого случая с девушкой. Он был предуготован в самом начале их непрочного союза, и теперь, подобно искорке под сухим хворостом, достаточно было легкого дуновенья, чтобы занялась вся куча.
И вот он остался совсем один, в чужой далекой стране, без кусочка родины, как называла себя в шутку Лия. Возвращаясь из порта, он зашел в погребок, выпил стаканчик вина и пешком направился к себе. Погруженная в вечерние сумерки, тихая авенида показалась ему еще тише и спокойнее. Он невольно вспомнил далекий Геленджик и Елену. Как непохожа она на бунтующую Лию: никогда ничего не требовала, всегда довольствовалась малым. Наверно, он допустил непоправимую ошибку, оттолкнув ее от себя. Уж она-то не стала бы устраивать ему безобразных сцен ревности из-за какой-то сопливой девчонки.
Расчувствовавшись, в тот же вечер Степан написал Елене письмо. Ему так хотелось получить хоть какую-то весточку с родины. Лия, конечно, никогда не напишет...
Оставшись один, скульптор весь погрузился в работу. Головку девушки он так и не закончил — пока оставил ее. За короткий срок сделал из квебрахо «Бурлака», «Мужика», «Русскую женщину» и принялся за портрет Гоголя. Среди немногих книг, которые они с Лией привезли из России, оказался томик малороссийских рассказов Гоголя с его портретом. Вечерами Степан иногда читал их, они-то и натолкнули его на мысль вырезать портрет автора. Как-то Лия затащила его на концерт, где они слушали музыку Бетховена. Степан не считал себя любителем классической музыки, но тогда вышел с концерта потрясенный, задумав сразу же создать скульптурный портрет чародея звуков. Задерживало лишь то, что у него под руками не было удачной фотографии композитора...