Степан Разин
Шрифт:
На пластине по лаку я выцарапывал изображение, обрабатывал серной кислотой, убирал лак, мазал пластины краской и печатал картинки. Сначала это были две картинки: «Явление Христа народу» и «Путь на Голгофу». Я работал над ними долго и тщательно и офорты получились, как живые.
Картинки, обрамлённые в серебряные рамки, я подарил Алексею Михайловичу после его коронации.
— Это ты намекаешь на мой путь? — спросил он.
Алексей, надо сказать, был очень хорошо образован, имел острый ум и правильную речь
— Нет, государь, — покрутил я головой. — Это путь Христа. У людей путь человеков.
— Но распяли Христа, как человека. И любого можно так казнить…
— Не думаю. Ты, всё-таки, помазанник Бога. Народ не посмеет.
— Во-о-т… Ты сам сказал, что я не совсем человек…
— Да, государь, в логике тебе не откажешь! — похвалил я, а Алексей зарделся от похвалы. — Но не бойся. У нас многобожцев римлян нет.
— Зато есть другие многобожцы, — прищурившись, глянул на меня царь. — Много ещё на Руси тех, кто молится ракитовому кусту.
— Этих не опасайся, государь, — усмехнулся я. — Опасайся ближних своих, кто говорит, что в Христа верует. Предают самые ближние.
— Как ты? — усмехнулся царь.
— Например, — кивнул головой я.
— Ты так легко согласился! — удивился Алексей, привставая со своего кресла, которое я специально ставил для него в своих хоромах.
— С чем? — деланно удивился я.
— С тем, что можешь меня предать.
— Я тебя не могу предать. И знаешь почему?
— Почему?
— Потому, что мне от тебя ничего не нужно. Я ничего от тебя для себя не жду. Всё, что мне надо я возьму сам. Потому что мне много не надо. Ни дворцов, ни богатств. Начнут меня твои холопы давить, оставлю всё и уйду за Урал.
— И не жалко будет? У тебя уже большое хозяйство! — скривился Алексей.
— Жалеть хозяйство? Я и твоему отцу говорил, царство ему небесное, и тебе скажу, что для казака, знавшего свободу, ничего, кроме воли, не нужно. Почему мне и претит служба в приказе.
— Но ведь ты служишь мне?! — спросил настороженно Алексей Михайлович.
— Служу государь. И ничего не прошу, кроме урочной платы, которую твои приказы задерживают, а ты попустительствуешь.
— Мне объяснял Борис Иванович, что надо было заплатить стрельцам. Им не было плочено за год. Вот тебе и задержали.
— С этого все бунты и начинаются, — покачал головой я. — А твои бояре и дьяки себе мошну твоими деньгами набивают, твою казну грабя.
— Это ты про кого? — снова прищурился царь.
— Да, про всех! — усмехнулся я. — Кого ни возьми, все воры. А почему?
Я поднял вверх указательный палец.
— Почему? — царь уже начинал закипать.
— Потому, что нет контроля над казначеями. Нужны ревизоры.
Вот тогда я и прочитал вновь испечённому государю лекцию по учёту, контролю и методам материальной ревизии.
Гостиный
— Что за люди? — спросил я. — Холопы?
— Не-е-е… Наёмные. В Астрахань лучше со своими бурлаками идти. Там дорого. А этих за еду можно нанять. Главное следить, чтобы в Астрахани не сбежали.
— Понятно, — сказал я, мысленно обозвав Светешниковых скупердяями. — А чего не гонишь? Или хотел, таки, отправиться в Астрахань?
— Мало ли? — скривился Семён.
— Понятно.
— Горели уже? — спросил я, глядя на прокопченные стены барака.
— Нет пока.
— Во-во… Пока — верное слово. В том амбаре ворвань стоит? — спросил, принюхиваясь и поводя носом я.
Семён кивнул.
— Воск ещё и свиной жир.
— А что не порох? Ежели загорится, полыхнёт так, что мало не покажется. В подвалах такие товары хранить надо.
— Вот и храни, — обиженно сказал Семён.
Я посмотрел крутой двадцатиметровый берег Волги и огляделся.
— Где-то тут стоял плавучий ресторан, — вспомнил мысленно я и так же прикинул. — Надо укрепить склон, чтобы не оплывал, и прорубить в склоне склады. Там можно устроить холодильные погреба. Ну, что, покупаем?
— Земли отписаны или куплены?
— Сначала были отписаны царём Михаилом Фёдоровичем, потом выкуплены.
— Не примут дьяки наш купчий договор, — подумал я. — Морозов, небось, уже ограничил Светешниковых в правах. Надо к царю идти.
— Ладно, — махнул я рукой. — Пишем купчую. Пошли в дом! Жаль здесь жилья нет. Строить надо.
— Здесь строить жильё? — удивился Семён. — Тут невместно. Не поймут товарищи.
— Да и ладно, я тут редко появляться стану. В гостинице переночую.
— Бери отцовскую усадьбу! — вдруг выпалил Семён.
— Усадьбу?! — нахмурился я. — А семью оттуда куда?
— Так, у меня же есть. Своя усадьба. Один живу. Туда и заберу мать да сестёр. Дядька Павел тоже бобылём живёт. Потом ещё построим, ежели отца выкуплю.
— Для меня, это — очень большие хоромы. Как дворец царский. На что мне такая усадьба? Тут слуг надо человек двадцать. И дров целый лес, чтобы протопить.
— Разбери часть, — дёрнул плечами Семён.
Я помолчал.
— Пятьсот рублей.
Семён вздохнул.
— Годится.
— Ты хочешь купить усадьбу и гостиный двор Светешникова? — удивился Алексей Михайлович, выслушав мой рассказ о поездке в Ярославль.
— Я уже купил, но если тебе надо, то отдам.