Стихотворения и поэмы

Рыльский Максим Фаддеевич

5. ОБЕД НА ТРАВЕ

Наш «экипаж» — я, сын мой и шофер, Товарищ Глебов Николай Петрович,— Торжественное обещанье дал, В край белорусский ехать собираясь: Обедать не в столовых или чайных, А в тишине лесной, в полях, под ивой, В соседстве с вереском и лопухом, Как говорят французы — «на траве». Мы шефом-кулинаром, или коком, Единодушно Глебова избрали, И с честью Глебов выполнял свои Обязанности: жарил шашлыки, Яичницу с томатами готовил («По-гречески»), порою подавал Суп рыбный, а не то варил кулеш, Или «гулеш», как с пензенским акцентом Твердил упрямо Николай Петрович. Он, пензенец, попал на Украину Во дни войны, да так здесь и остался. Знаток цветов и певчих птиц любитель, Он любит путешествия, в которых Не требуется суматохи, спешки, В которых и маршрута даже нет, А можно действовать по вдохновенью Иль прихоти… Поныне этот день Перед глазами. На лесной поляне, Где колокольчик и гвоздика рядом Под летним солнцем греются невинно, Расселись

мы. «Гулеш» наш закипает И запахами ноздри нам щекочет, По сторонам шумят большие сосны, В бездонном небе ястреб реет плавно, И тихо в сердце… А издалека Девичья песня из села несется, Та песня белорусская родная, Напева украинского сестра, Как снег нагорный, чистая от века…

6. ЭПИЛОГ

Всем телом, всем сердцем, всем светлым умом Жить в творческом, в гордом труде неизменно, Всё то, что живет и теперь и в далеком былом, Собрать, словно мед на лугу необъятной Вселенной! Тебе, человек, всё обилье строптивой Земли, Тебе, архитектору новых, невиданных зданий, Тебе, кто сажает леса, самолеты ведет, корабли, Основы для счастья кладет, неизвестного ране! Будь щедрым, как море, как ветер, как солнечный свет. В любви безграничный, и в гневе не ведай границы, Дыханье лови поколений, грядущих вослед, — Страшись одного: от родного народа отбиться. Кто чувствует только себя и поет для себя, Тот в будущих днях, как и ныне, не сыщет признанья. Неси в дар Отчизне все мысли, все речи, любя, — И сердце твое никогда не узнает молчанья. 1953–1954

337. «На зелено-синем море…»

На зелено-синем море Блики светлые гуляют, Дождь прошел. Роняет капли Влажный от дождя платан. В старый-старый дуб ветвистый Застучал привычно дятел, И синица чаще стала Перепархивать в ветвях. Рдеет роз осенних пламя, Канны встали у дороги, Возле кактуса с агавой В красном девушка одна. А над морем реет чайка, Реет парус, будто чайка, В добрый путь зовет людей, И покой разумный, чистый Тут с тревогою обнялся, Как с сестрою старший брат. 1 сентября 1954

338. АРМЕНИИ

Сквозь темноту веков, как факел под ветрами, Стремленье к вольности ты гордо пронесла. В терновом шла венце, струилась кровь с чела, Но песня вечная не молкла над горами. Ты видела зарю орлиными очами, Хоть грудь сжимал удав бесправия и зла,— И чаянья сбылись! На скалах расцвела Та роза, что пышней раскроется с годами. Твой древний Ереван, твои сады, поля Теперь животворит сиянье звезд Кремля, Кипит счастливый труд в долине Арарата. Цветешь ты, радуясь, в кругу большой семьи, Возводишь здания чудесные свои; Прими ж и мой поклон — от друга и от брата. 15 сентября 1954 Ереван

339. ХУДОЖНИК

Миколе Бажану

Густыми красками земными Он оживляет полотно, И поколениям над ними Мечтать и спорить суждено. Но ярких красок переливы Он не по прихоти берет: Не всё, что ты встречаешь, — живо, Жизнь только в том, что не умрет! Хотя порою и в крупице, В мгновенном лучике сквозном Пожара зарево таится, Как в искре — молния и гром. Багряной осени приметы, Седого инея узор — Залог весеннего расцвета, По-новому решенный спор! Но там пышнее возрожденье, Там плодоноснее мечта, Где взлет, где воля, где горенье, Где чувств и мысли полнота. Затем-то с жадностью такою Он пишет бег морских валов, Часы не сна, а непокоя Великих Партии сынов. Стоокий, стойкий, стерегущий, Глядит он зорко в даль времен, Минувший век и век грядущий Готов поднять, как бремя, он. Он — труд, он — гнев, он — страсти пламя, Он — там, где люди, где борьба, Он — вместе с юными бойцами, Он — меч восставшего раба. И видим мы в его созданье, Какое это счастье — жить, Быть человеком не по званью,— Народу, всей земле служить! 12 октября 1954

340. ЯСНАЯ ПОЛЯНА

Так верится: березы эти, ели Его походку, соколиный взгляд Из-под седых бровей запечатлели Раз навсегда. И тени, что лежат Вдоль вековой аллеи, как узоры, И мглы лесной смолистый аромат, И птица в чаще, скрытая от взора, Струной звенящая (а в этот звон Вливает голосок другая — второй), И эта тишь, и строгий чистый тон, — Всё им полно… Какую знал тут участь, Как он творил и как терзался он! В спокойствии — тревоги вечной жгучесть: Она кровавым дергала крылом, И зрела мысль, в противоречьях мучась. С открытым он всегда ходил челом, И хоть не раз блуждал он в чаще темной, Юродствуя, клянясь своим Христом, Хоть проклинал, как вредный и никчемный, Свой труд «Война и мир» — прекрасный плод, Рожденный в этой комнатушке скромной, — Какая глубь, какая ширь зовет, Как раскрываются народа силы В искусстве том, что в свой водоворот Сердца и поколенья захватило!.. Молчат деревья, не дрожит трава У изголовия простой могилы: Там палочка зеленая жива! [43] 19

октября 1954

43

Льва Толстого, по его завещанию, похоронили в том месте яснополянского парка, где в детстве закопал любимый брат великого писателя, Николенька, «зеленую палочку», которая якобы заключает в себе тайну человеческого счастья. Могила великого писателя поражает необычайной простотой.

341. ХЕВСУР В ДОЛИНЕ

Хевсур спустился с прадедовских гор В долину возле жаркого Тбилиси, В свой новый дом, опрятный, непохожий На ту насквозь продымленную саклю, Где он родился, где потом женился, Где появились дети у него — Вот этот мальчик, девочка вот эта, Которые, став у дверей, молчат, Но с любопытством на гостей взирают. Он турьи — горного козла — крутые Рога прибил над входом, — для того ли, Чтоб вспоминать о сумрачных охотах, О скалах и зловещих пропастях, О каменистых и опасных тропах, А может статься, дань свою платя Обычаям магическим каким-то, Зооморфическим или другим… Сняв с колышка, он гордо показал нам Свое национальное убранство, Всё в блестках, вышитое прихотливо, Нежданно мне напомнившее чем-то Неуловимым и гуцулов ношу, И верховинцев польских одеянья, А может быть, и сербскую одежду, Какою щеголяли гайдуки, Родня опришков наших… На стене Висел трехструнный инструмент — пандури, Хранящий память прадедовых рук… Жалеет ли он о горах? Пожалуй, Бывает… Вот жена его, к примеру, И нынче выбралась к своей родне, К родным местам… Как не жалеть, конечно! А вот как вспомнишь, что в кровавых распрях С соседями-кистинами за веру (Кистины, знаете, магометане), А более, по правде, за скотину, А то из мести кровной, — в тьме сплошной Прошли хевсура молодые годы, Как вспомнишь тот обвал в родных горах, Когда его засыпало камнями (Действительно, хевсур был согнут вдвое), Как вспомнишь, что жена его когда-то, По древнему обычаю хевсуров, В хлеву детей произвела на свет, Затем, что дети — тот же скот домашний… Эх, что тут скажешь! Не о чем жалеть! Его когда-то там считали мудрым, Твердили, что орлу он равен зреньем (Он на охоте был и вправду зорок),— Но вот теперь признаться должен он, Что там глядел на мир одним лишь глазом, И только здесь увидел жизнь двумя, И так его соседи уважают, Что в сельсовет на этих днях избрали… Да! В сельсовет, чтоб помогал советом Односельчанам… И в колхозе он Не из последних (указал рукою Он на мешки в соседнем помещенье — С пшеницей, с кукурузой золотой)… Остался он неграмотным, но дети, Вон те, что были рождены в хлеву, Учиться ходят в школу… (Покраснели Ребята, да неловко убежать.) Три школы здесь: грузин, азербайджанцев И русских учат в них… Так три народа Живут и трудятся миролюбиво («Не так, как мы с кистинами в былом»)… «Да что ж я, старый дурень, заболтался! Эх, без жены гостей не встретишь толком!» — И на столе явились: сыр овечий, И темный хлеб, и светлое вино — Уже из виноградников долины… 7 ноября 1954

342. ПРИГЛАШЕНИЕ

Стихи эти посвящены Крыму, но можно толковать их и шире.

Войдите в мир, где грозы и лазурь, Где кедры поднялись, как будто для полета, Где моря запахи и зной песчаных бурь… Войдите! Настежь вам распахнуты ворота. Войдите в мир, где, как хрусталь, родник, Где реют ласточки, не молкнет пчел жужжанье, Где колос ни один на ниве не поник, Где жизни дерево не знает увяданья! Войдите в мир, где на седых камнях Гранаты налились огнем густым и алым, Где песня и любовь в девических глазах, Где города встают в цветенье небывалом. Войдите в мир, что отстояли мы От ненасытных орд, от замыслов лукавых! Мы твердо здесь стоим преградой против тьмы, — Ведь это наша кровь во всех плодах и травах. Войдите в мир, где только честный труд Роднит сердца людей, где в солнечном просторе Взмывает самолет, как лебедь, поутру, А тень бежит за ним… Войдите в сад над морем! 1954

343. СКВОРЕЦ

Весною прибыл к нам опять в скворечник, Должно быть, прошлогодний наш жилец, И сразу песенку завел скворец — Известный имитатор-пересмешник. Оригинальностью не знаменит, Он подражать готов кому придется: Бывает, иволгой скворец звенит, Бывает, как мальчишка засвистит, То передразнит соловья — зальется, То колесом немазаным скрипит. Таков уж наш сосед. Хоть вишни спелой И не пропустит… (Погляди — поспела! А какова на вкус? И клюнул вмиг.) Простим скворцу — грешок не так велик. Зато садовых гусениц-воровок Уничтожать скворец куда как ловок! Давайте друга уважать! Ей-ей, Без недостатков не найдешь друзей. 27 апреля 1955 Киев

344. ПЕРЕД ГРОЗОЙ

Старайся наблюдать различные приметы.

А. С. Пушкин

Сто забот в апреле знали, Майской отцвели порой, Пышными деревья встали Между летом и весной. Цвет роняя безвозвратно, Жадной завязью своей Просят влаги благодатной У последних вешних дней. А роса не выпадала, Над деревней вьется дым, Землю ласточка достала Нервным крылышком своим. Воробьи в песке сыпучем, Будто дети в озерце… Посмотри, какие тучи! Понимают люди все, Малому ребенку ясно — Из-за гор идет гроза… Черной птицею ненастье Застилает небеса. Прокатился гром с разгоном. Сабля молнии вдали. Пахнет морем и озоном От притихшей вдруг земли. 3 июня 1955 Киев