Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Может, пламя, что здесь в очаге занялось, это отсвет твоих золотистых волос? Может, дымка затейливо вьющихся лоз — это твой поясок… Я не вижу от слез. Мама! Речи твои я на память прочел, чтоб не рвалась надежды подаренной нить. Словно улей, хранящий жужжание пчел, я твой голос далекий умею хранить. 1940

49. Рожденный из крепостной стены. Перевод

А. Межирова

О мать — надежда моя, ты твердыня моя!

Народная поговорка

Я был замурован в стене крепостной. Развалины эти меня родили. Упал со стены я на берег речной, лежал у подножья в холодной пыли. И плакала матерь-стена в вышине. И встал я в рубахе из диких плющей, и слезы и пот утирал я стене — горячих страданий горючий ручей. И крикнул я крепости: «Благослови! Открой ворота бытия моего! Я сын твой!.. Хоть жажду я новой любви, меня не смущает такое родство! В Сурамской твердыне для дел я созрел, Хертвисская башня хранила меня. Их ласковый мох мое тело согрел, и тесаный камень сберег от огня. Грузинская крепость меня родила. Я к стенам ее до рожденья приник. Над глиняным сердцем рассеялась мгла, оно превратилось в звенящий родник. Доверился родине я, как Зураб, и вздрагивал долго в могучей стене. Но камень от слез бесконечных ослаб, — я рухнул к подножию по крутизне». Немая твердыня глядит с вышины, своей материнской любви не тая. Новыми песнями высушу я извечные слезы сурамской стены. 1935

50. Вторая приписка к книге. Перевод А. Межирова

Я возвращаюсь в отчий край, домой, и, если спросит у меня попутчик, где мой очаг, где дом родимый мой, отвечу я, что возле гор могучих. Скажу, что он стоит в тени чинар, что до Куры могу достать рукою, что здесь я жизнь когда-то начинал под сенью гор, над серою рекою. Мне из окна открытого видна встающая далеко за горами безбрежной Волги ясная волна, и гомон Сожа слышен мне на Храми. Я знаю — ограничивать нельзя свой кругозор условностью предела; хочу, чтоб вечно множились друзья, чтоб

чувство дружбы бесконечно зрело. Я сам, как Терек, не жалея сил, прошел ущельем по дороге длинной, свои глаза к простору приучил, к необозримой широте долинной. Передо мной Казбек в голубизне красу возносит над природой всею. Как надо жить, чтоб дотянуться мне и до Арагви и до Енисея! Парит орел над снежной синевой, и, долгим взглядом провожая птицу, я безграничным край считаю свой, как всей советской родины частицу. Меня простор волнует и зовет, мне дом любой открыт по праву дружбы, я слышу дома шум днепровских вод к на пути далеком вижу тень от Ушбы. В душе звучит многоголосый хор — так дружно никогда еще не пели! И песня для пятнадцати сестер — в пятнадцати ладах моей свирели. И ветер гор в порыве молодом вслед за Курой торопится к предгорьям, все двери настежь в мой просторный дом он распахнул перед Московским морем. 1940

51. «Нет, одному невесело поется…» Перевод Е. Евтушенко

Нет, одному невесело поется. Прошу я жизнь, чтоб друга мне дала. Мне песня в одиночку не дается. Мне для полета надо два крыла. Дай мне крыло! От лести и нападок друг друга мы крылами защитим. Рабочее понятие «напарник» к высокому искусству приобщим. Дай мне крыло! И от меня потребуй мое крыло… И — вместе в вышину! Пусть внук услышит наших крыльев трепет и боль двух песен, слившихся в одну!

52. «Стихи начать — как жизнь построить снова…» Перевод А. Тарковского

Стихи начать — как жизнь построить снова, и не могу я разгадать черед живых приливов и отливов слова, хоть душу мне зародыш песни жжет. Что стоит стих, с которым из гортани душа не хлынет? На его призыв не отзовется горных вод журчанье, цветок не вздрогнет, венчик приоткрыв. Скажи мне, песня, что твоя основа? Отрада ближних, боль от ран моих, дождь — воспитатель хлеба золотого — или туман в морщинах гор седых?