Стихотворения и поэмы
Шрифт:
Поднял бинокль, окинул взглядом сильно приближенные оптикой барханы, каждую складку местности словно бы руками ощупал. Спокойно повсюду. Может, и не было на границе никакого прорыва, просто кто-то ошибся. Случаются же ошибки, неопытный солдат примет за следы какие-нибудь старые отпечатки, оставленные зверем. Но почему до сих пор не возвратился старший сержант Тагильцев?
Как служится Ивашкину? Что тебе ответить, милая Катюша? Он сам, кажется, толком не разобрался в своей службе, одно знал определенно — что-то в ней для него не заладилось. И оттого испытывал неудовлетворение ею и недовольство собой. Естественно,
Призыва в армию он ждал, много думал о военной службе, хотя и не знал, чем она «пахнет», ибо в натуре, так сказать, армейской жизни видеть ему не пришлось.
Деревушка их в лесной глуши затерялась, от нее до железной дороги больше сотни верст. Ивашкин стеснялся такого факта — паровоз, настоящий, пыхающий дымом и паром, он впервые увидел, когда его призвали, — но факт этот из биографии не выкинешь. Так уж получилось, за свои восемнадцать лет он всего пяток раз бывал в районном центре, который тоже отстоит вдалеке от железной дороги.
Тихо жил Ивашкин до службы, и работа у него была тихая. А тут сразу такое навалилось. Тряский вагон, шумные станции, большие города, многолюдье. Всю страну нашу великую с севера на юг пересек и оказался аж на самой границе.
На учебном пункте пограничного отряда жизнь пошла крутая. С раннего утра до позднего вечера время расписано по минутам. Как вскочил, так и закрутился, вроде заведенный. Зарядки, тренировки, занятия в поле, уборки лошадей. Вздохнуть некогда.
Ну, это полбеды. И в такую жизнь стал Ивашкин втягиваться. Он ведь не какой-нибудь изнеженный маменькин сынок, а деревенский парень, к работе привычный. И в желании постичь солдатскую науку ему не откажешь, грамотешка его для этого тоже подходящая, семь классов все же не мало. Рядом с ним служили иные ребята, какие и такого образования не имели.
А беда-то подкатила с другого бока. То, что произошло с ним, Ивашкину показалось именно бедой. Может быть, он и преувеличивал, оценивал происшедшее слишком сурово.
Перед окончанием учебного пункта молодых пограничников подняли по тревоге, посадили на автомашины и выбросили на границу. На участке одной из застав солдат ночью поставили цепочкой на расстоянии ста пятидесяти — двухсот метров друг от друга.
— Участок тебе под охрану невелик дан. Но важен. Курсируй от того куста до этого бархана. Словом, выполняй обязанности часового границы. Сверли глазами темноту, востри уши. Чтоб и мышь не проскользнула, не то что нарушитель, — сказал Ивашкину старшина заставы, широкоплечий, кряжистый, усатый и густобровый. Он и разводил пограничников по участку, каждому говорил слова, которые касались только того, кому предназначались, и в то же время имели значение для всех.
На Ивашкина, поставив ему задачу, он поглядел вроде бы с удивлением, подождал минуту, спросил, вздернув густые брови:
— Что же ты молчишь, парень? — Разве не понял свою задачу?
— Как не понять, понял, — запоздало ответил Ивашкин, досадуя, что забыл, как надо отвечать командиру.
— Ну, то-то, — старшина качнул головой, тая усмешку под густыми усами, тронул их согнутым указательным пальцем и пошел дальше.
Пограничники двинулись за ним, а Ивашкин остался на вверенном ему под охрану участке.
Сверлить взглядом особенно было
Сильно переживал Ивашкин, хотелось, чтоб у него все получилось, как надо. Считай, он впервые был в самостоятельном и настоящем наряде по охране границы. Правда, получилось все как-то неожиданно, спешно, и пограничный наряд скорее походил на оцепление. Но каким бы ни был наряд, все происходило на границе, и боевую задачу ему поставили самую настоящую. Все это для Ивашкина значило очень многое. Он уж, дай бог, сколько всего про границу наслушался, и на политзанятиях, и от старослужащих пограничников. Потому ожидал немедленного появления нарушителя, которого надо будет задержать, как учили на занятиях.
Но над границей застыло безмолвие, не слышалось ни птиц, ни движения какой-либо живности, букашек в траве, и самой травы тоже не было, под ногами шуршал песок. Эта тишина и то, что Ивашкин остался совсем один, вдруг породили в душе беспокойство, неизвестно отчего начала расти тревога.
Прошло, наверное, часа два со времени заступления Ивашкина в наряд. Свои двести метров он прошел из конца в конец несколько раз, ничего подозрительного не обнаружил. На своем пути заприметил несколько кустиков, запомнил их и встречал при очередном обходе участка как старых знакомых.
Снова померкло. Поднял голову, отыскивая за плотной завесой светлый кружок луны. Он едва просвечивал сквозь огромную тучу, которая наползала из-за горной гряды, наверное, из-за границы. Скоро она обложила все небо, и густая, непроницаемая мгла легла вокруг. Ивашкину почему-то стало очень одиноко.
Подул ветер, зашелестели кусты. Ивашкин поежился, думая с жалостью о себе, ему казалось, он беззащитен перед темнотой и ветром, разухабисто дующим по пустыне. Вспомнилось, как часто из своей деревни он ходил в лес, особенно в летнюю пору, по грибы и ягоды. Случалось, оставался в тайге и на ночь, попадал в грозу. Но совсем не пугался леса, не опасался быть там в одиночестве, каждое дерево служило ему защитой, стерегло его.
А здесь, посреди песчаной равнины, было неуютно, порывы ветра били в грудь, в лицо летели песчинки и больно секли щеки. Какие-то тени расползались по барханам, колыхались, тянули к нему длинные мохнатые лапы. Где-то совсем рядом, по другую сторону ближнего бархана, кто-то заскулил, затявкал, потом жалобно, как ребенок, заплакал. После он узнал — это скулили шакалы, звери внешне похожие на волков, но гораздо мельче их, не опасные для человека. Но тогда этот вой встревожил Ивашкина не на шутку.
Ему начинало казаться, что пограничники уже снялись с постов и ушли, а о нем по непонятным причинам забыли, оставили на границе. Он решил проверить, так ли это, пошел в ту сторону, где должен был находиться соседний часовой. Но не обнаружил его.
Тогда он присел под куст саксаула, уткнул голову в колени, отчаяние охватило его.
Негромкий знакомый голос вывел Ивашкина из оцепенения.
— Кто тут? А, это ты, Ивочкин, кажется, так твоя фамилия? Почему ты не на своем месте?
— Рядовой Ивашкин моя фамилия, — он вскочил, вытянулся перед старшиной, не зная, что еще сказать.