Стихотворения и поэмы

Прокофьев Александр Андреевич

20. ЯБЛОНЕВЫЙ ПОЛОН

Александру Чуркину

Как сказать тебе об этом лучше? Может быть, вот так: «Не ставь в вину, Что у яблонь — милых и цветущих — Я остался в радостном плену. Пусть тебе известно: я в полоне, И не надо участи иной, Яблони запели на Олонии Песенки, придуманные мной. Наша жизнь — как яблоня простая — Поднялась, ликуя и маня, Белым-белым цветом расцветая, Плещет в Заозерье у меня. Я люблю всё это: возле дома Голубою лентою река… Приходи, живи на всем готовом — Вдоволь хлеба, хватит молока. Боевое слово принеси нам, От Онеги передай поклон… Здесь по всем лазоревым долинам Яблоневый радостный полон». 1929

21. МОЙ БРАТЕННИК

Василию

Прокофьеву

Вся деревня скажет: вылил пулю, Ныне рассказал такое нам! Мой братенник ходит к Ливерпулю По чужим, заморским сторонам! Пароход — длинней озерной лодки, И на тыщи верст — сплошной пустырь, Лишь туман плывет в косоворотке На чудесный камень Алатырь! Ни домов, ни девок… Ягода-калинка. Повелитель моря — Судотрест! Ветер гонит в траурной шалинке Неба бесконечного отрез. Пять ночей… И перерыв в кочевьях. Снова берег… Вешняя пора. Через пять ночей поют харчевни, Поворачиваются повара! Корабли поют. Земляки поют (Фонари портовые горят), Девушки подмигивают, Люди по-немецки говорят. А трехрядка — окаянней… Пиргала, Митала — монастырь… А на море-окияне Белый камень Алатырь! Пиргала, Митала, Гавсарь, Выстав [5] , С кораблей червонных ладною порой Где-нибудь да в Гамбурге выйди да выстань, Тырли-бутырли — дуй тебя горой! Где-нибудь под Гавсарью: майна-вира! Райны и шкоты, разрыв-трава. Где-нибудь да в Гамбурге за моей милой Иноходью ходят солнце и братва! Выскочу я в этот странный понедельник, Эх, на гореваньице горевом… В гору — свистоплясом — дорогой братенник, Шапка на отлете. Парень ничего! Крой на домашёво! Далью трудной. Пиргала, Митала… Уйма ям. Где ты пропадаешь, чертова полундра, Где ты пропадаешь по морям? 1929

5

Деревни Приладожья.

22. РЫБАЦКАЯ

Под солнцем и ветром, не кончив игру, Язи поливали молокой икру. Они проходили раздольем бедовым Под всеми ветрами и в мертвую тишь, Они над водой поднимались багрово, На берег скакали, роняя престиж!

* * *

Всегда и поныне проходят, сгорая, Друзья-закоперщики на парусах, Над озером подняты мачты и райны, Флажки развеваются на кубасах. Друзьям надо с бурями вечно бороться, Но выдержит схватки народ боевой. За эту романтику, новогородцы, Я отвечаю головой! Далёко от желтой песчаной косы На буйном раздолье стоят кубасы.

* * *

Гремит волна саженная, Закатом подожженная, Трудненько нам. Но рукава закатаны, Летит наш парус латаный Вразрез волнам. А ветрище крутит молодецкий ус. А мольба у мамки вырвалась из уст. Старая кричала: «Ветровей, Ты не трогай бравых сыновей!» 1929

23. ДЯДЯ

Ты снова, мой дядя, — что дуб на корню И рыжее солнце берешь в пятерню. Цветная метель, не стихая, метет Туда, где за речкой Хромуха живет. У ней губы — сурик, подбровье — дуга, Веселая баба, хромая нога. Шумит побережьем черёмховый сад, Покрашен баканом резной палисад. Давай-ка на лавочке посидим, Давай-ка на улочку поглядим. Усы опустив, словно рыба сом, Проходят ребята — грудь колесом. Девчонки не в силах держать на весу Зачинов, запевов большую красу. А ты, мой любезный, — что дуб на корню И рыжее солнце берешь в пятерню. Ты песню раскинь, ты скорей запевай, Как парень по жердочке шел за Дунай, Как следом за парнем летела беда: Жердочка сломилась, Шляпушка свалилась… Ой, какая синяя вода! 1929

24. ПЕСНЯ УЛИЦЫ КРАСНЫХ ЗОРЬ

Кое-кто кое-где замышляет тряхнуть стариною, По шпана на Песках и Васильевском сбита грозой. Развернув паруса непроветренной стороною, Опускаюсь на песню, На улицу Красных Зорь. На Центральном и Ситном начинается переторжка. Неуверенный лавочник подытоживает доход… Современники двух революций — пионеры поют про картошку, Знаменитая улица встает на немыслимый ход! На шестой материк от последней вершины Памира Неприкаянный ветер такое-сякое поет: «О твою вновь открытую биографию мира Англия ботфорты бьет! Англия ботфорты бьет!» Но

уверенность проще гвоздей и красивей легенд. Победили… Иностранное небо разбужено нашей грозой. Я не вижу других вариантов: Золотая страна Пиккадилли Называется запросто: Улица Красных Зорь! 1929

25. ПАРНИ

Товарищ, издевкой меня не позорь За ветер шелонник, за ярусы зорь. Тяжелый шелонник не бросит гулять. Тяжелые парни идут на Оять. Одёжа на ять и щиблеты на ять, Фартовые парни идут на Оять. Трешкоты и соймы на верных реках, И песня-путевка лежит на руках. В ней ветер и ночь — понятые с полей, Несчетные крылья свиристелей. В ней целая волость зажата в кольце, В ней парни танцуют кадриль и ланце. Парнишки танцуют, парнишки поют, К смазливым девчонкам пристают: «Ох ты, ох ты, рядом с Охтой Приоятский перебой. Кашемировая кофта, Полушалок голубой».

* * *

Гармоника играет, гармоника поет. Товарищ товарищу руки не подает. Из-за какого звона такой пробел? Отлетный мальчишка совсем заробел. И он спросил другого: «Товарищ, коё ж, Что ж ты мне, товарищ, руки не подаешь? Али ты, товарищ, сердцем сив, По какому случаю сердишьси?» Другой — дорогой головой покачал И первому товарищу так отвечал: «Гармоники играют, гармоники поют, А я тебе, товарищ, руки не подаю. Братану крестовому руки не подаю За Женьку фартовую, милку мою. Лучше б ты, бродяга, в Америке жил, Лучше б ты, братенник, со мной не дружил, Вовек не дружил, не гулял, не форсил, Травы в заповедных лугах не косил. Окончена дружба в злосчастном краю За Женьку веселую, милку мою». Ой, может, не след бы другим говорить, Как бросили парни дружбу дарить. Но как не сказать, коль гармоника поет: Товарищ товарищу руки не подает. 1929

26. ТОВАРИЩ

А. Крайскому

Я песней, как ветром, наполню страну О том, как товарищ пошел на войну. Не северный ветер ударил в прибой, В сухой подорожник, в траву зверобой, — Прошел он и плакал другой стороной, Когда мой товарищ прощался со мной. А песня взлетела, и голос окреп. Мы старую дружбу ломаем, как хлеб! И ветер — лавиной, и песня — лавиной… Тебе — половина, и мне — половина! Луна словно репа, а звезды — фасоль… «Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль! Еще тебе, мамка, скажу поновей: Хорошее дело взрастить сыновей, Которые тучей сидят за столом, Которые могут идти напролом. И вот скоро сокол твой будет вдали, Ты круче горбушку ему посоли. Соли астраханскою солью. Она Для крепких кровей и для хлеба годна». Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, Мы хлеба горбушку — и ту пополам! Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной, Тебе — половина, и мне — половина! От синей Онеги, от громких морей Республика встала у наших дверей! 1929

1930–1939

27. НАЧАЛО ДИКТАТУРЫ

Самой яркой расплатой за Лену, Добролетами, обществом «Руки прочь», Эскадрильей «Наш ответ Чемберлену», Орточекой разметнулась бессмертная ночь. И тогда, тем же временем, Примечательным на рассвете Столкновением звезд и разгромом оков, — Только двое на улицах: Диктатура да ветер, Только буря на веки веков! Над заставой, над всей стороною заветной Никакого движенья светил, Ничего, Только тучи клубились, Вероятно — от ветра Или — черт его знает еще от чего? Люди в кожаных куртках, Внезапные, нарасстежку, Проходили фронты (все фронты), не скорбя. Малахольный буржуй, чистоплюй и картежник, Помолись! Диктатура идет на тебя. На тебя, голубчика, Шли чекисты Губчека. Эх, жизнь, эх, жизнь, Звонкая, каленая, Шаровары синие, Фуражечки зеленые. Эх, гой еси, На Неве еси, Ты, зловредный человек, Пошевеливайси! Ты не рыба сиг, Ты не рыпайси, Самым круглым дураком Не прикидывайси! Упадешь доской На покой песка: Принимай, господь, Упокойничка… …Наше дело такое, и эпоха багрова. Только смертная пуля приканчивает старье. Через тысячи лет, через просеки ветра и грома Будут славить железное имя твое. 1930