Стихотворения. Книга стихов

Ратушинская Ирина Борисовна

«Леденцы, кому леденцы!..»

Леденцы, кому леденцы! Нету слаще, прозрачней нет! Налетай скорей, сорванцы: На лучинках — целый букет! Жёлтый заяц, красный петух И четыре лиловых слона. Забирай себе сразу двух: Что за радость, если одна? У моих леденцов секрет: Ветер, мята и барбарис. Нету слаще, прохладней нет — Налетай и смелей берись: Облизни — во рту холодок, Откуси — растает как сон, Глянь насквозь — зелёный ледок, Жёлтый мёд, малиновый звон! Динь-дон — сахарное стекло! Этим летом, в этом саду — Налетайте — вам повезло! Завтра я уже не приду. Жёлтый заяц, лиловый слон Не вернутся — и не беда. Леденцовый старый закон: Что за радость, если всегда? 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Наше время — больная корова...»

Наше время — больная корова: Бабий взгляд и наждачный язык. Изжевало нам судьбы без крови, Без особых страстей и грозы. Сунет морду — всё ближе и ближе, Не успеешь оставшихся дней Уберечь: дотянулось и лижет! Тем охотнее, чем солоней. 1982 тюрьма КГБ, Киев

«На лестнице, пропахшей керосином...»

На лестнице, пропахшей керосином, На третьем марше, гулком, как орган, Гранёная стекляшка — как красиво! Восторг сорок, поэтов и цыган! Бывают ли находки вдохновенней? Скорей надраить об рукав —

и вот На что ни глянь — сиреневые тени И апельсинный радостный обвод! Витки перил! Карниз! Лепные маски! И нетерпенье прыгает уже: Не пропадут ли сказочные краски Вне мрамора и пыльных витражей? Но милостивы сумрачные чары: Двор — в леденцах! О, с кем бы разделить Открытие? — Муркет! Смотри, котяра: Какое солнце, аж стекло болит! 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Сложно жить летучей кошке...»

Сложно жить летучей кошке: Натянули провода. Промахнёшься хоть немножко — И калека навсегда! Развели тоску такую, Понавешали тряпьё... Но лечу! Кто не рискует — Тот шампанское не пьёт! Виражи кручу я лихо, Лучшим асам нос утру... Догоняю воробьиху, Хоть и в рот их не беру. Мне приятно по привычке Развлекаться по пути: Выдрать хвостик Божьей птичке И по ветру распустить. Я люблю качать антенны, Портить нервы паукам, И заглядывать за стены, И ходить по потолкам. Я могу влететь в окошко На девятом этаже, Тихо скушать курью ножку, Торт и мятное драже, Глянуть в зеркало с улыбкой, В ванной краны повертеть, Изловить из банки рыбку — И на крышу — песни петь. Там уже под мокрым снегом Пахнет мятой и луной, Там не терпится коллегам Поздороваться со мной. Сколько рыжих, сколько серых Стонет от моей красы! Там такие кавалеры — Со спины видны усы! Март-апрель... Наверно, в мае Буду нянчить я котят. Ни за что не отвечаю, Если тоже полетят! 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Минуты памяти о недожитом лете...»

Минуты памяти о недожитом лете Пришли ко мне и встали у дверей, Наивны и торжественны, как дети, В тугих нарядах принцев и зверей. Они свои сокровища держали Так бережно на худеньких руках — Все грозы, всех жуков! Мне было жаль их. И мы заговорили о стихах. Потом листали мятые страницы, Потом молчали. А ещё потом Неслышные полуночные птицы Столпились за единственным окном. И так они внимательно глядели, Так неуклонно, будто счёт вели, Перебирая каждый день недели. И гости распрощались и ушли. А я в смятеньи собираю силы. Ещё чуть-чуть! Мне следует давно Тех птиц впустить. Их время наступило. Но как мне трудно отворить окно! 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Господи, как он там? Присмотри за ним...»

Господи, как он там? Присмотри за ним, Чтоб с ума не сошёл в пустом закутке квартиры. Устыди его боль, от отчаянья охрани — Чтобы с ясным лицом — за двоих — Он встал перед миром. Подымаю чашу — да будет воля Твоя! Видишь: руки спокойны, легко беру и не трушу. Но на черно-белой эмульсии бытия — Укрепи его душу! Мне светлей, чем ему, и дорога моя проста: Отшлифована сколькими! Вызубрен каждый камень! Мне не трудно на ней — гляди! Лишь его не оставь В сумасшедших углах, размеченных пауками! Только руку не отними от его плеча, Только не лиши опоры — Твоей твердыни, И ошейник он скуёт на нашу печаль Из бессмертного сплава верности и гордыни. А когда мы вместе встанем пред Тобой, Ни о чём не прося — что больше, когда мы рядом? — Ни клинком не разнять, ни архангельскою трубой! — Мы ответим Тебе, не опуская взгляда. 1982 тюрьма КГБ, Киев

ПИСЬМО КАРАНДАШОМ

Я знаю, что его не получить И не отправить. В мелкие клочки — Как только домараю — черновик. Потом. Когда-нибудь. Ведь ты привык, Читая между недошедших строк, Всё понимать. И в крошечный листок Я умещаю ночь, не торопясь. Куда спешить, когда минувший час — Всё в тот же срок, неведомо какой. И шевелится слово под рукой — Скворчонком! Шорохом! Движением ресниц! Всё хорошо. Но ты пока не снись. Чуть позже. Я узлом скручу печаль, Закину голову, и на уста — печать — Улыбку, княже! Хоть издалека! Ты чувствуешь: тепла моя рука — По волосам! По впадинке щеки! Как декабрём подуло на виски... Как похудел... Ещё приснись, ещё! Открыть окно. Подушке горячо. Шаги за дверью, и на башне бой: Два, три... Ты помнишь, а ведь мы с тобой Не попрощались! Это ничего. Четыре... Всё. Какой тяжёлый звон! НОЧНАЯ ПЕСНЯ БАШНИ Зи-ма. Темно. За-крой окно. Последний свет Не упусти. На сколько лет — Зима в горсти? Чет-вёртый сон — И что потом? Ко-торый стон Душить платком? Ко-торый век? Бездарный счёт... И хлоркой — снег — Глаза печёт... Дыши ровней! ...Не смей! Не смей! Ах, какая смешная башня! Горе-нянька моих ночей! Как бы славно в одной рубашке Пореветь на твоём плече! Что за классика! Что за нега! Упустить ли случай такой? Упускаю. Казённым снегом Простыня горит под щекой. А на ней клеймо — чтоб не спёрли: Изолятор, мол, КГБ... Душно. Кошки скребутся в горле. Хочешь, нянюшка, я тебе Расскажу немодную сказку? Слушай, старая, не ворчи. Не смотри, что сюжет затаскан: Всё на свете не без причин. Жили-были серые мыши В старом кованом сундуке. И старались как можно тише Шарудеть в своём уголке. И плодились, и размножались, Как Господь повелел зверью: Потихонечку нарожают — Да и песенку запоют. МЫШЬЯ ПЕСЕНКА — Спи, малыш. Храбрый мыш. Час проспишь И два проспишь. Кошку скушаешь во сне, А кота оставишь мне. Спи, убоище моё. Мама песенку споёт: Как за нашим Сундуком Сладко пахнет Сахарком, Как на нашем На полу — Корка хлебушка В углу... Корка тоже хочет Спать... Что ты крутишься Опять? Не пугайся, дурачок: Это тикает Сверчок. В доме тихо — Ни души. Не скреби И не шурши. А не то придёт Бабай... Спи, ушастик, Баю-бай! И растили они детишек Осторожно, как под метлой. Объясняли им: тише, тише — Злющий кот и хозяин злой! Кот сожрёт, Хозяин отравит... Жисть — не песенка — не храбрись! Изничтожат — и в полном праве, И никто им не скажет: «Брысь». Самый тихий мышонок слушал — И наматывал на усы... Но его послушную душу Загубил кусок колбасы. Мышеловка — такое дело — Даже смирным кладёт предел! Уж и мама его жалела! Уж и папа весь поседел! Самый умный мышонок думал: Раз хозяин сильнее всех — Я сотрудничать с ним пойду, мол, Обеспечу себе успех. Я могу из пугливой твари Человечьим коллегой стать! Сдал анкету, попал в виварий... Но потом перестал писать. Самый

шустрый мышонок тоже Не хотел, как велят отцы. Говорил: «До чего я дожил, Я не лошадь, чтоб под уздцы! Всю мышиную жизнь бояться Ради корочки или двух... Ах, уйдёмте отсюда, братцы! В чистом поле высокий дух Обретём. Не рабы, не воры — В старом дереве у реки Мы такие построим норы И отгрохаем сундуки! Мы посеем ячмень, и воду Проведём — не сочтём трудом... Кто однажды глотнул свободы — Не воротится в кошкин дом!» Как он шкурку рвал нараспашку, Этот маленький диссидент... Ну да ладно, старая башня, Обойдёмся без хэппи энд! Хэппи энд — это суп с котом, Это мышья толпа, ликуя... Смейся, нянька, беззубым ртом! Дело давнее, не могу я Вспомнить, что с ним было потом. Может, лучше начнём другую? А другая сказка простая: В чьём-то городе чей-то сын... Но уже, посмотри, светает! Не зевай, отбивай часы! Всем измученным и бессонным Возвести: дождались утра! И плывут за натужным звоном Горы снега и серебра. ДНЕВНАЯ ПЕСНЯ БАШНИ Да. Да. Горе — не беда. Время будет, Время — ерунда. Я-то знаю — Голова седа — Нет такого Слова: навсегда! Что часы — Фигурки изо льда! Их сметёт Весенняя вода. Что тоска — По снегу борозда! Не навеки Тёмная звезда. Пусть идут Этапом поезда — Посмотри: Сменяются года. Позади — Сплошная череда, Впереди — Высокая гряда! Вот я пишу, а ночь уже прошла, И утро об решётку — в два крыла — Стучит. И значит — хлеба накрошить, Насыпать за окно. И значит — жить. Зарядкой — в пот. И ледяной водой — В озноб. Чтоб от бессонницы — следов — Ни-ни! Сухарь. Да пара польских книг. Да с хрустом продираться сквозь язык Полузабытый, но такой родной! И вдруг! Не может быть. Глазам темно: «Будешь ясной панной, будешь ясной панной При большом дворе, А я чёрным ксёндзом, а я чёрным ксёндзом В бел-монастыре...» Та песенка! Я помню: двадцать строк — Всегда до слёз! Ещё — большой платок. Я им укутана. И — бабкиной рукой — Крест-накрест: — да хранит... Обряд простой, Непостижимый, но привычный мне. За гранью памяти, в забытом детском сне — Та песенка! Какая встреча — здесь, В клеймённой книге, после слова «честь»! Ну что ж, прошло не меньше двадцати. И я на предназначенном пути, И ты, мой княже, рядом. И двоим — Куда как легче в этот сладкий дым Любезного отечества! В костёр! В удушье камеры! Потом — в бетонный двор На пять шагов, а после — на этап С немецкою овчаркой по пятам — Всё в тот же срок, неведомо какой. Не столь уж отдалённым «далеко» — Пренебрежём! Мы вместе! Не разнять Соединённых, сросшихся! Ни дня, Ни мысли — без тебя! Сквозь весь бетон Ты слышишь — сердце? Но не крик, не стон — Спокойный счёт. Как о причал прибой. Вот так и жить. Удар в удар с тобой. Вот так на суд. Ещё успеть обнять, Ещё увидеться — хотя б на четверть дня, Единственные выдохнуть слова, Единственную руку целовать — Твою! И разделить одну скамью. И первый круг. И крылья первых вьюг. 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Не может быть! Тюремный домовой...»

Не может быть! Тюремный домовой — Совсем уж нереальная фигура! Ну, козни. Ну, лукавая натура... Но где он спрячется? С большою головой, Косматый, седенький... В подушке? Под кроватью? Найдут при обыске. За тумбочкой? Опять Найдут... Куда же? Заползёт под платье? Но платье утром будут надевать... А вот завёлся, бестия! Шуршит И возится. То форточку откроет И дунет так, что черновик слетит, То под окном тихонечко завоет, Как если дуть в порожний пузырёк. То ночью грохнет мыльницею с полки, То утром я расчёсываю чёлку, А в ней — косичка. Ласковый намёк! И тоненький скребётся хохоток — За батареей, что ли? Кошки-мышки! Кого ловить? И кто на чьём хвосте? Зачем закладку вынимать из книжки И, трубочкой свернув, пихать в постель? Ну ладно: лампочка сгорает раз в неделю — По вторникам. И бесится конвой, Натужно постигая: в чём же дело? Хорошенькое дело — домовой! Ну что ему пришьёшь? И как допросишь? Какую, к чёрту, выберешь статью? Хотя статью найдут, и к ней — доносы... Ну а кого посадишь на скамью? Допустим, бутерброды все без масла И потому не падают. И он Тут ни при чём. Но мне ещё неясно: Когда на отдалённой башне звон И бьёт четырнадцать — какое это время? И кто там бьёт? И, может быть, кого? Ох, шестипалое лихое племя! Ужо я доберусь! Но тут совок Для мусора тихонечко съезжает По стенке... Трах! Как громко для совка! Обиделся! Мол, пусть не обижают Нахалки разные седого старика! А, впрочем, он не дуется подолгу! Лукавец от ушей и до хвоста — Хихикнул, хрюкнул — и полез на полку. И там затихло. Видимо, устал. А тут и спать пора. Закрыть от света Глаза ладонью. Самый лучший сон Заказываю! Что я дам за это? — А что с тебя возьмёшь? — смеётся он. И вот я вижу: поле зверобоя, И кто-то там летит над ним, летит... И мне кричит: «Беру тебя с собою!» А за спиною вдруг как захрустит! Ах ты, лохматый! Маленький дикарь! Кончай шалить, уж на сегодня хватит! Гляжу спросонок... Лёжа на кровати, Сокамерница кушает сухарь. 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Король уехал в горы...»

— Король уехал в горы, На дальнюю охоту. Ну что ты плачешь, дурочка, Охота — не война! — Конечно, милый братец, Мне так — взгрустнулось что-то. Служанка королевы Горько плачет у окна. — Ах, он уехал в горы Без слуг и без короны И клялся королеве Вернуться поскорей. А может, там и правда — Ещё живут драконы? Ну что он сможет сделать С десятком егерей? Ведь люди говорили: Следы нечистой силы, И козы пропадают, И хохот в рудниках... А он ещё на подвиг Хотел отправить сына, Но принц пришёл без шпаги И в спущенных чулках. Ах, как бы я хотела — Ведь я верхом, как мальчик — Хоть подержать бы стремя, Хотя бы щит нести! Неправда, милый братец: Ты видишь, я не плачу. Но я осталась в замке, Когда король в пути! — Ну что тебе, девчонке, До королевской славы! Он поседел на войнах И к странствиям привык. А женщинам пристали Домашние забавы — Ручная обезьянка И карлик Доминик! — Я знаю, милый братец: Шелка да гобелены... Служанка королевы — Не рыцарь королю. Не мне бросаться с башни, Когда осадят стены, Ни плена, ни победы Я с ним не разделю, Ни мантии, ни сласти Отравленного кубка — Ни под одной планетой, Ни под одной плитой... Зачем перед отъездом Он мне сказал: «Голубка, Кому ты вышиваешь Заплаканный платок?» 1982 тюрьма КГБ, Киев

«Плачет серый ветер...»

Плачет серый ветер, Что дразнит ворона. Ворона хохочет — Качаются сосны. Ах серый ты, серый! Пора бы на Север: Прилечь бы на льдине — Никто не увидит. Ах бедный ты, бедный! Качаются сосны, А муравьи лезут Смотреть, как ты плачешь. А там ещё выше — Дождик да тучи, А там ещё ниже — Грибы да колючки. Зачем ветру плакать В такой пустой вечер? Пошли стряхнём листья С соседнего леса! 1982 тюрьма КГБ, Киев