Стихотворения

Лимонов Эдуард

Иуда на Бродвее

1

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащ Полковник был русский, а после — нацистский палач Покончив с войною, в Нью-Джерси приплыл в пароходе И умер недавно согласно закону в природе . . . . . . . . . . . . . . . . . В двадцатом-то веке уж можно ходить без калош На вашего Бога прохожий в калошах ужасно похож Бородка. Усы. Небольшие пустые глаза… (Чуть что происходит, уверен, глаза орошает слеза) Характер истерика. Нервная дама, не муж Змея, — так гадюка, хотя это маленький уж Ему быть Христом, никогда не носить эполет… . . . . . . . . . . . . . . . . . Жил Слава Васильев когда-то. Тишайший поэт… Он тоже немного, но Бога мне напоминал Ходил он по водам. Он в ливень бутылки сдавал Набьет свою рюкзак и идет и плывет по земле Где маленький Слава? Увы он окончил в петле… (Он «кончил» буквально. Про это все знают давно Оргазм

наступает, коль горло у вас стеснено Прямая есть связь между горлом и «кончил в петле» Из тех же чудес, как «рисует мороз на стекле»)

2

И жил некто…..овский. Вполне подходящий поэт Прошло уже двадцать по-моему всяческих лет А где этот…..овский? и где остальные, где дюжина? Я помню был суп. И одна в этом супе жемчужина… По мискам щербатым, что сделаны были в Астории Разлили мы суп в самом-самом начале истории Две тысячи лет пролетело. Жемчужина сальная Досталась Иисусу, а с нею и слава скандальная… Так если ты миску рукою от брата берешь То помни последствия. «Бразэр» конечно хорош Однако предательство — тоже приятная миссия Кто самый известный? Иуда. Признает любая комиссия Любая статистика скажет — Иуда, глава романтической школы К Христу наклонясь, мы помним, он шепчет глаголы Блистают глаза его. Дерзостно молнии мечутся И в суп попадая, шипят… умирают… колечатся…

3

Я шел по Бродвею, одетый в полковничий плащ Полковник был русский, а после — нацистский палач Он умер в Нью-Джерси. Один, без друзей и родных Оставил он тряпки. И я унаследовал их… Прекрасен Бродвей! На Бродвее просторно и ветрено Хотел написать о количестве монстров квадратном на метре, но Вдруг вспомнил, что грязный Бродвей полагается мерить количеством ярдов …и вдруг натыкаешься — «Бринкс» …и встречаешь двух гардов… Мешки. Револьверы. Глаза под фуражками грозные Порезы от бритвы, и ох, подбородки серьезные… А так как вы знаете, ветер средь нас по Бродвею гуляет То ветер естественно старшему гарду наклейку с щеки отгибает…

4

Манхаттан с Бродвеем готовят себя к Халуину Идя по Бродвею ты видишь внезапно витрину Где смерть как мужчина токсидо напялила гордо И держит за талию женщину-смерть она твердо Кровавая маска все крутит и крутит педали И кровь все течет. Как же ноги ей не отказали? Кровавая маска, подпорчена скверной могилой Отчасти зеленая, детям она представляется милой… Стоят три ребенка и просто раззявили рты Я думаю — «Дети-то нынче тверды и круты Кровавую маску, еще и фу, гадость! что в связи с могилой! Лет тридцать назад не назвал бы я мальчиком милой…» (Вообще-то я думаю часть населения к празднику зря деньги тратит Для многих и маски не нужно, лица вполне хватит Манхэттан с Бродвеем достаточно монстров вмещают Таких выразительных, что Франкенстайны линяют…)

5

Такие дела… А иду я в «Бифбюргер», ребята Хотя и писатель, однако живу не богато Предавший друзей. Ими преданный тысячу раз Иуда. Я жить научился один наконец-то сейчас Бродить по Бродвею и по Елисейским полям Чуть-чуть оживляться среди «обольстительных дам» И руки засунув глубоко в карманы, в полковничий плащ С достоинством шествовать средь человеческих чащ Чего там… Все ясно. И дамы и войны двух мух… И слава… Увы человеческий это все дух И крепко вдохнув этот сыру подобный вонючему как бы рокфору Из запах… Иду, а Бродвей загибается в гору…

Парижские стихи

1. Баллада парка Лобо

Пахнет бензином над бурой водой Солнце за тучей сырой Ботик моторный пропыхал «Жюстин» В дождь. Неприятно один. Бросил вдруг в Сену бутылку араб Грек откусил свой кебаб Слева француза целует француз Каждый имеет свой вкус. Ива. Каштан. Лавровишня и ель Справа бродяга забившийся в щель В тряпки. Гнездо из кусков одеял Он гениально создал Девушка с толстым хорошим бедром Занята длинным хорошим письмом В парк вдруг заходит печальный Никто Член показать из пальто Голубь увечный летает не злясь Лапа отпала гноясь Но ничего — проживет он и так Скачет и жрет он маньяк «Живы мы!» «Выжить!» — природа кричит Каждый имеет уверенный вид Даже волна весела и бодра Форму имеет бедра . . . . . . . . . Если бы был авиатор мне друг Он оказал бы ряд важных услуг Так над Парижем из газовых струй Он написал бы мне ХУЙ . . . . . . . . . . Знаю я женщину — ей сорок пять Ох как не хочет она увядать Женщиной быть она хочет всегда Нежною щелкой горда Мне приходилось работать Христом И не с одной Магдалиной притом Каждую нужно ободрить поднять Новое имя ей дать Целая

очередь бледных блудниц Хуже чем в худшей из худших больниц Мимо прошли. Я работал Христом Жил этим тяжким трудом В парке весь мир как бы в капле росы Произошли у бродяги усы Девушка с толстым и мягким бедром Села с арабом вдвоем Перестановкою света и туч От Нотр-Дама протянут нам луч Мы уцепились… И вот на пальто Кончил за всех нас Никто…

Париж, 1981 год

2. После фильма

Где все эти Good bad girls Жестокие девушки с резко откинутыми головами с расширенными зрачками безжалостно ищущие любовь по всему миру начинающие с ничего? Где мужчины с блестящими проборами в больших костюмах остро танцующие танго с неожиданными поворотами целующие девушек с вампирским видом хмуро наклоненные над girls? Где шумная экзотическая толпа топчущая лакированными туфлями гладко причесанные лужайки Толпа — которую поджидают огромные белые роллс-ройсы (— усики мужчин крупным планом еще шелковые чулки des femmes fatales)? Куда они пропали? Куда устремились роллс-ройсы после того памятного пикника? Куда они приехали когда прошел дождь? Что случилось за надписью The End? . . . . . . . . . . . . Они — старые и незаметные тряся облезлыми головами живут на Central Park South — утверждает мой знакомый журналист Вечерами спускаются в темные кожаные старые бары слушать негритянский джаз В барах пусто (до сих пор было пусто), пахнет опилками И никто их не узнает… Кое-кто тихо умер от OD (овердозы наркотиков) и мирно покоятся на темно-зеленых кладбищах Калифорнии С полдюжины героев намеренно покончили с собой… Двух или трех след затерялся… Тарзан кажется служит дорменом в одном из отелей Лас-Вегаса… Но в любом случае жизнь прошла… . . . . . . . . . . . Чего же мы-то ждем бессмысленно ссорясь — мой друг! Придержи свой гнев — надевай поскорей свою шляпу И поедем давай танцевать!..

3. Романс

Я вас люблю так солнечно-легко Мне как бы в кровь вкололи вашу тайну Я вас впитал бесспорно с молоком Но в молоко проникли вы случайно Не этот мир. Не этот жалкий мир Мне вас прислал мир страстный и надменный Мир молодой стремительный и пенный Где нимфу вод преследует сатир Где вдоль ручья след маленький ступни А на камнях сыр козий недоеден Где дух вина и где никто не беден Где наконец и ты и я одни Ну доберусь до маленьких сосцов! Лишь протяну желающие руки До тела нежной девочки и суки С беглянки нимфочки сорвав ее покров Ты вся испуг и резкий поворот И полусмех и «нет» и «да» и «можно» «О уходи!» — ты шепчешь мне тревожно протягивая мне живот и рот… Я вас люблю. Я вас люблю. Тебя! Мне никогда не выпить вас Елена Все тело вас любя и теребя Все уголки изведав постепенно…

Ты сидишь на скамейке французского старого парка…

Ты сидишь на скамейке французского старого парка Хоть и лето… увы, почему-то не жарко Пробегают у парка по всем направленьям авто Так прохладно в июне, что в пору одеть бы пальто У тебя столько опыта в русской груди Но куда с этим опытом… сколько веков впереди? Ты все знаешь: что плохо, что честно, а это — красиво… Ты все знаешь? Зачем же живешь несчастливо? Почему на лице твоем хмурая тень Если знаешь — красивую мину надень… Ты сидишь. Плутоватые школьницы быстро бегут из лицея Пары, тройки спешат, или еле идут как болея Накопленья в глазах и плечах и коленях Не проснувшейся страсти и жирной младенческой лени Плотоядную булку жуя с шоколадной конфетой Ты — французская школьница входишь в холодное лето Хрупким жуликом, подняты плечи и усики тонки Я гляжу как проходят мадамы-ребенки. Нежной шляпкою плотно прикрыв лысоватое темя Неудобный старик обгоняет прошедшее время И завязаны в узел шоссе и мостов злые жилы… Парижане веков, холодов мировых старожилы Мы длиннее поем наши песни строку развивая А над ними тоска всех часов мировых, боевая…

У Сены

Дама исчезает… Ветер лист срывает Туча наползает вдруг Пусто на скамейке Нет в саду еврейки Грустно стало, — милый друг… Очень грустно стало Ветка вдруг упала Катер протащился вниз Ищут что ли трупа? Доктор смотрит глупо Полицейский пьян и сиз… Трупов нет, не видно Всей команде стыдно В воду что глядели зря Воду наблюдали Трупы-то искали Револьверами горя…