Стихотворения

Лимонов Эдуард

Хорошо и скушно быть поэтом…

Хорошо и скушно быть поэтом Только русским комариным летом На старинной даче с самоваром Хорошо поэтом быть нестарым Да еще с бутылкою порой Обнимаясь тонкою рукой И грибы — отрада для желудка В лес пойдешь — загадочно и жутко И с подругой Леной у воды Вы плюете в темные пруды Ходит бабка как больной ребенок Колокольню видно за горой И когда пойдешь отлить спросонок То раздавишь ягоды ногой Хорошо поэтом быть в России Но теперь Россия на замке И цветы косые и кривые У меня в протянутой руке Бог простит земельныя уродцы И без нас там что-то происходит Каждый день встают большие солнцы И под вечер солнышко заходит

Я ходил в супермаркеты вместо дворцов…

Я

ходил в супермаркеты вместо дворцов Проводил я там множество тихих часов Злобно слушая музыку, о дорогая! И скопления мяса кровавых кусков Реквизитом казались мне рая… Я дрожал перед стендами. Горы еды Моря пива и реки шипящей воды Ударяли мне в челюсти, их омывая Разминая в кармане горсть теплых монет Ощущал я как хрупок мой хрупкий скелет Под одеждой дрожит, распухая Я ходил в супермаркеты… Там как Мельмот Я топтался часами. Презрительно рот Искривлялся в улыбочке бритвенно-тонкой Вы хотите чтоб после, я род бы людской Я любил бы как прежде. Как червь городской Умилялся мадонне с ребенком..?

Демонстранты идут по майской земле…

Демонстранты идут по майской земле Их столько лежит уже в тепле На кладбище парок и мусор сгребли От порта удаляются корабли Отец заменяет в кармане платок Душит затылок, скрывает плешь В мае всегда винный дымок Красиво одетый пирог ешь Мама танцует и папа плясал Да только присел он — устал Звучит гитара. А задний план На кладбище мочится хулиган Сирень как безумная прет из земли В порт Туапсе пришли корабли Сидят моряки — пьют красный кисель Качает ветер сухую качель Пыльный наш двор, фазан да павлин Две книжки Фройда читает наш сын Добавив Гамсуна книгу «Голод» Поймем что ужасен, уныл и молод Бродяга купается в майских волнах Над плавучей столовой развевается флаг Медузы плывут. Валунов нанесло И тухлая рыба воняет не зло Перевернут баркас. Натянут канат Две шерстинки пеньки из каната торчат Мокрое дерево сложено в кучи С моря идут полотняные тучи Желтое что-то надев. Погрустив Бродяга бросает Туапсинский залив И уходит на станцию вдоль порта стены И видит на станции станционные сны…

Доктор Джакиль и Мастер Хайд

По светским раутам гуляя доктором Джакилем Он удивлял народ одежды элегантным стилем Но выпив из пробирки смесь шипучую Растрепанным злодеем становился с кровью жгучею И назывался ночью, — мистер Хайд… Был мост над речкой… (Темза или Клайд..?) И ветер дул, морщины неба раздвигая… Вот мистер Хайд, зловеще приседая И зверем волком ногу волоча Покинул дом приличного врача Спешит сквозь дождь терзать красивую брюнетку Которую поймал он в золотую клетку Лишив работы в результате крупного скандала… Терзает… бьет… Она кричит… Ему все мало Вращая бешено зрачками по белкам Аккомпанирует ненастным небесам Расшлепанным рисунком рта охального И непричесанными волосами… Он рвет на ней скорлупку платья бального! Брюнетка щеголяет телесами… И складок как английский торт Джакиль В пробирках он выращивает гниль Влюблен в дебелую профессорскую дочку О нравы буржуазные среды! Гуляет с нею в парках у воды Но все ж содрать стесняется сорочку!

День X

Сегодня лидер оппозиции звонил правительству с утра что революция в столице, и, «власть отдавать уже пора» В ответ «путана», в трубку харкнули и связь прервалась. Лидер встал. Сказал: «Ну что же, будет жарко им Дворец остался и вокзал» Четыре танка стали серые у президентского дворца Спокоен президент «Я верую…» Но пляшут губы у лица По радио Бетховен, Моцартом, перемежаемый порой Отрыгивает пламя косо ртом повстанцев пушка за горой Хоть семь утра, но жар сгущается. Уже готовы те и те. И ночь поспешная кончается, и день страшит их до костей Майор Ривера гладко выбритый засовывает в горло кольт, и бренди прошлой ночью выпитый печёт желудок тыщей вольт С посольской крыши с жопой бабочки слетел последний вертолёт. Посол Вудстокер нервно сняв очки из фляги виски жадно пьёт Советник жжёт дела секретные а звёздно-полосатый гад сползает нехотя, конфетный, и, вдруг падает, накрывши сад Антонио (племянник

Санчеса) пятнадцать лет сегодня бьёт, но ровно через два часа в мальчишку пуля попадёт на ляжке револьвер с брелоками, «Калашников» в другой руке, он упадёт и брызнув соками замрёт на каменном куске… Капрал Родриго жадно держится за Мэри-Анны белый круп и семя медлит, медлит, нежится стекает девке между губ… Сейчас он вскочит. Вдруг оденется покинет девку и постель (капрала пуля ждёт) он ленится а девка сонно моет щель . . . . . . . . . . Смеётся лидер оппозиции — Горбатый человек в очках. Уж журналистов (бледнолицые!) подвёз автобус второпях…

Картина мира

Браунинг взвел китаец Нож достает малаец Пятеро храбрых бразильских ребят Банк грабануть хотят Жизнь происходит круто У капитана Кнута Кнут капитан продал АК И купил в Макао песка Таиландский рыбак и малайский пират Получили калашников-автомат Им пожимая желтые руки Кнут обещает привезть базуки Том руку Дику перетянул И шприц ему в вену воткнул В Нью-Йорке в кровати ребята лежат Не выйдет из них солдат…

СТИХИ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ (2000–2003)

На смерть майора

Майора убили потом в Чечне, Он кепи свое дал мне. Махнулся со мной на кепку мою (Не раз побывала она в бою). …У майора Касаткина отпуск был, Через Москву он лежал. Я майора Касаткина не забыл, На подкладке он написал: «Кто найдет эту кепку — тотчас отдай майору Касаткину». Я надеюсь, майор, ты попал в рай, И рай твой ведет войну С адом соседним за райский сад, Примыкающий к ним двоим. Я надеюсь, майор, что твой отряд Наступает сквозь адский дым. Что крутая у вас в раю война, Такая, как ты любил, Как Сухуми взятие, так и на — ступленье подземных сил.

Старый фашист

Старый фашист (Пьер Грипари) на «днях литературы» в городе Коньяк, посоветовавший мне прочесть Нерваля, умер недавно… Старый французский фашист и старый педераст. Нерваля я не прочёл, но знаю, что он повесился на фонаре в Париже под первыми лучами зари на улице Старого фонаря. Как красиво! Проклятый поэт должен быть фашистом. Другого выхода нет. Все мы одержали победу (то есть потерпели поражение) в 1995-м и рядом Краинские сербы потеряли их землю, Я потерял Наташу. Не удалась попытка Денара отбить Коморские острова. И умер Миттеран фараон… (Умер даже Бродский — мой антипод-соперник. Некому посмотреть на меня, один я остался) Проклятый поэт должен быть фашистом. Не удалась попытка… Христос проиграл… И Че Гевара с Мисимой, и Пазолини, мы все проиграли, т. е. выиграли все… Мы в тысячный раз выходим с тобой из жёлтой больницы, Наташа, у Нотрэ Дам (О, госпиталь Бога!), и апрель наступает опять и опять… Я был фашистом, когда я шёл с тобою по каменным плитам госпиталя Бога… Я был им… Я им остался. Ты превратилась в бродяжку, панкетку, рок-группи, пожирательницу грибов, в женщину-газированный автомат. А я не могу больше быть и… только фашистом примет меня земля.

Смерть и любовь над миром царят…

Смерть и Любовь над миром царят, Только Любовь и Смерть. И потому Блядь и Солдат Нам подпирают твердь неба. Горячие их тела (он — мускулистый, она — бела, так никого и не родила, но каждому мясо своё дала), переплелись и пульсируют вместе. Ей — безнадёжной неверной невесте — В тело безумное сперму льёт, Зная, что смерть там она найдёт. У Бляди мокрый язык шершав. В щели её огонь, Солдат, отрубатель и рук, и глав, Он семя в неё как конь… Она ему гладит затылок, И он извивается пылок…

Когда себя введу…

Когда себя введу в твой молодой канал И на стене в аду (а ад кромешно ал) тебя собой распял скользил и воспарял И горечь на губах и твой ночной живот и думаешь в потьмах: «ну и случилось, вот.»

апрель 2000 года

Принцем Тамино, с винтовкой и ранцем…