Стихотворения

Кузмин Михаил Алексеевич

7

И вот без шума и без стука Скок на порог подруга-скука. В лицо пытливо заглянула: Не ждя в ответ Ни «да», ни «нет», В приют привычный проскользнула. Я ни мольбой, ни гибкой тростью Прогнать не в силах злую гостью. Косыми поведет глазами, Как будто год Со мной живет, Сидит не двигаясь часами. Сухой рукой укажет флягу, Я выпью, на кровать прилягу, Она присядет тут же рядом, И запоет, И обоймет, Шурша сереющим нарядом. С друзьями стал теперь в разводе, И не живу я на свободе. Не знаю, как уйти из круга: Всех гонит прочь В глухую ночь Моя

ревнивая подруга. Лежу, лежу… душа пустеет. Рука в руке закостенеет. Сама тоска уйдет едва ли… И день за днем Живем, живем Как пленники в слепом подвале.

8

Аббат воскликнул: «Вы больны, Мое дитя, примите меры! Как чадо церкви, чадо веры, В своей вы жизни не вольны. Ведь не свободный вы мыслитель, Для вас воскрес и жив Спаситель!» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1908–1910

Вожатый^*

Случится все, что предназначено,

Вожатый нас ведет.

М. К<узмин>

I. Плод зреет^*

«Мы в слепоте как будто не знаем…»^*

Мы в слепоте как будто не знаем, Как тот родник, что бьется в нас, — Божественно неисчерпаем, Свежей и нежнее каждый раз. Печалью взвившись, спадает весельем… Глубже и чище родной исток… Ведь каждый день — душе новоселье, И каждый час — светлее чертог. Из сердца пригоршней беру я радость, К высоким брошу небесам Беспечной бедности святую сладость И все, что сделал, любя, я сам. Все тоньше, тоньше в эфирном горниле Синеют тучи над купами рощ, — И вдруг, как благость, к земле опустили Любовь, и радугу, и дождь.

1916

«Под вечер выдь в луга поемные…»^*

Под вечер выдь в луга поемные, На скошенную ляг траву… Какие нежные и томные Приходят мысли наяву! Струятся небеса сиянием, Эфир мерцает легким сном, Как перед сладостным свиданием, Когда уж видишь отчий дом. Все трепетней, все благодарнее Встречает сердце мир простой, И лай собак за сыроварнею, И мост, и луг, и водопой. Я вижу все: и садик с вишнями, И скатертью накрытый стол, А облако стезями вышними Плывет, как радостный посол. Архангельские оперения Лазурную узорят твердь. В таком пленительном горении Легка и незаметна смерть. Покинет птица клетку узкую, Растает тело… все забудь: И милую природу русскую, И милый тягостный твой путь. Что мне приснится, что вспомянется В последнем блеске бытия? На что душа моя оглянется, Идя в нездешние края? На что-нибудь совсем домашнее, Что и не вспомнишь вот теперь: Прогулку по саду вчерашнюю, Открытую на солнце дверь. Ведь мысли сделались летучими, И правишь ими уж не ты, — Угнаться ль волею за тучами, Что смотрят с синей высоты? Но смерть-стрелок напрасно целится, Я странной обречен судьбе. Что неделимо, то не делится: Я все живу… живу в тебе!

Июнь 1916

«Господь, я вижу, я недостоин…»^*

Господь, я вижу, я недостоин, Я сердцем верю, и вера крепка: Когда-нибудь буду я Божий воин, Но так слаба покуда рука. Твоя заря очам моим брезжит, Твое дыханье свежит мне рот, Но свет Твой легкий так сладостно нежит, Что сердце медлит лететь вперед. Я умиляюсь и полем взрытым, Ручьем дороги в тени берез, И путником дальним, шлагбаумом открытым, И запахом ржи, что ветер принес. Еще я плачу, бессильно бедный, Когда ребенка бьют по щекам, Когда на просьбу о корке хлебной Слышат в ответ сухое: «Не дам!» Меня тревожит вздох мятежный (От этих вздохов, Господь, спаси!), Когда призыв я слышу нежный То

Моцарта, то Дебюсси. Еще хочу забыть я о горе, И загорается надеждою взор, Когда я чувствую ветер с моря И грежу о тебе, Босфор! Еще я ревную, мучусь, немею (Господь, мое счастье обереги!), Еще я легким там быть не смею, Где должны быть крылаты шаги. Еще я верю весенним разливам, Люблю левкои и красную медь, Еще мне скучно быть справедливым — Великодушьем хочу гореть.

1916

«Какая-то лень недели кроет…»^*

Какая-то лень недели кроет, Замедляют заботы легкий миг, — Но сердце молится, сердце строит: Оно у нас плотник, не гробовщик. Веселый плотник сколотит терем. Светлый тес — не холодный гранит. Пускай нам кажется, что мы не верим: Оно за нас верит и нас хранит. Оно все торопится, бьется под спудом, А мы — будто мертвые: без мыслей, без снов, Но вдруг проснемся пред собственным чудом: Ведь мы все спали, а терем готов. Но что это, Боже? Не бьется ль тише? Со страхом к сердцу прижалась рука… Плотник, ведь ты не достроил крыши, Не посадил на нее конька!

1916

«Не знаешь, как выразить нежность!..»^*

Не знаешь, как выразить нежность! Что делать: жалеть, желать? Покоя полна мятежность, Исполнена трепета гладь. Оттого обнимаем, целуем, Не отводим влюбленных глаз, Не стремимся мы к поцелуям, Они лишь невнятный рассказ О том, что безбрежна нежность, Что в нежности безнадежность, Древнейшая в ней мятежность И новая каждый раз!

1915

«Находит странное молчание…»^*

Находит странное молчание По временам на нас, Но в нем таится увенчание, Спокойный счастья час. Задумавшийся над ступенями, Наш ангел смотрит вниз, Где меж деревьями осенними Златистый дым повис. Затем опять наш конь пришпоренный Приветливо заржет И по дороге непроторенной Нас понесет вперед. Но не смущайся остановками, Мой нежный, нежный друг, И объясненьями неловкими Не нарушай наш круг. Случится все, что предназначено, Вожатый нас ведет. За те часы, что здесь утрачены, Небесный вкусим мед.

1913

«Какая белизна и кроткий сон!..»^*

Какая белизна и кроткий сон! Но силы спящих тихо прибывают, И золоченый, бледный небосклон Зари вуали розой закрывают. В мечтах такие вечера бывают, Когда не знаешь, спишь или не спишь, И каплют медленно алмазы с крыш. Смотря на солнца киноварный знак, Душою умиляешься убогой. О, в этой белой из белейших рак Уснуть, не волноваться бы тревогой! Почили… Путник, речью нас не трогай! Никто не скажет, жив ли я, не жив, — Так убедителен тот сон и лжив. Целительный пушится легкий снег И, кровью нежною горя, алеет, Но для побед, для новых, лучших нег Проснуться сердце медлит и не смеет: Так терпеливо летом яблок спеет, Пока багрянцем август не махнет, — И зрелым плод на землю упадет.

1917

«Красное солнце в окно ударило…»^*

Красное солнце в окно ударило, Солнце новолетнее… На двенадцать месяцев все состарилось… Теперь незаметнее — Как-то не жалко и все равно, Только смотришь, как солнце ударяет в окно. На полу квадраты янтарно-дынные Ложатся так весело. Как прошли, не помню, дни пустынные, Что-то их занавесило. Как неделю, прожил полсотню недель, А сестры-пряхи все прядут кудель. Скоро, пожалуй, пойду я дорогою… Не избегнут ее ни глупцы, ни гении… На иконы смотрю не с тревогою, А сердце в весеннем волнении. Ну что ж? Запла́чу, как тебя обниму, Что есть в суме, с тем и пойду.