Стихотворения

Кузмин Михаил Алексеевич

1918

Купанье^*

Ах, прелестны вы, малютки, Как невинные зверьки Эти смехи, эти шутки У проснувшейся реки! Тут Адамы без штанишек, Дальше Евы без кальсон, И глядя на шалунишек, Погружаюсь в детский сон. Розовеются, круглеют Загорелые тела И в беспечности алеют, Словно роза их зажгла. Спины, брызги, руки, ноги, Пена, пятка, ухо, бровь… Без желанья, без тревоги Караулит, вас любовь. Надоумит, иль отравит, А отрава так стара! — Но без промаха направит Руку, глаз et coetera. Улетает вся забота И легко, как никогда, Занывает где то, что то И милее чехарда. Чью то шею, чью то спину… Что? лизать, царапать, бить? В середину, в середину Все ловчишься угодить. Подвернулся вниз Егорка, В грудь уперся крепкий лоб, И расправя, смотришь зорко В чей то зад, как в телескоп. Любопытно и ужасно И

сладело — озорно, И желанно, и бесстрастно И грешно и не грешно. Вот команда: враз мочиться; Все товарищи в кружок! У кого сильней струится И упруже хоботок. Кувыркаться, плавать, драться, Тискать, шлепаться, нырять, Снова плавать, кувыркаться, И опять, опять, опять! Кто-то крикнет, кто то ахнет, Кто то плещется рукой… Небывало, странно пахнет, Но не потом, не рекой. Вейтесь, птички! Клейтесь, почки! Синева, синей, синей! Розовые ангелочки. Будьте проще голубей! Да, пока mon cher с mon cher'ом И с ma cher'ою ma chere Но не служит ли примером Нам пленительный пример? Вам, папаши, и мамаши, Надо быть на стороже: Ведь опасней игры наши Всех куплетов Беранже.

1918.

Мими-собачка^*

Печаль, помедли, не томи, Прошу я о простой подачке: Готов завидовать Мими, Пушистой, маленькой собачке Пустее нету пустолайки, Что лает, только подойдем, Но не отходит от хозяйки, Она ни вечером, ни днем. Порой ее зовут, голубка, Слкровище, «ma chere, ma btche.» Из под хозяйской из под юбки Ее ничем не соблазнишь. И я б, поверьте мне, не вышел, Урчал бы, дулся, словно уж, Когда б подняв глаза повыше Я видел розоватый душ. Когда б голубоватым газом Был занавешен свет в глазах, И чувствовал себя я разом Как пленник и как падишах; И я, поверь, привстав на лапах, Разширив ноздри, уши, рот, Небесный обонял бы запах И озирал чудесный грот. А ночью, взяв чепец небрежно. Поправив в папильотках лоб. Меня погладили бы нежно, Произнеся чуть слышно «гоп!» Поверьте, я б не промахнулся. Нашел бы место, где лежать, Где лег, уж там бы и проснулся, Не обегал бы всю кровать. Как тыкался бы, как крутился, Ворочался, ворчал, визжал, А вам бы в это время снился В мундире молодой нахал. В испарине устали б оба. Собачке слава прогреми: Она до самого до гроба Была вернейшей из Мими!

1918.

Кларнетист^*

(Романс)

Я возьму почтовый лист, Напишу письмо с ответом: Кларнетист мой, Кларнетист, Приходи ко мне с кларнетом. Чернобров ты и румян, С поволокой томной око, И когда не очень пьян, Разговорчив, как сорока, Никого я не впущу. Мой веселый, милый кролик. Занавесочку спущу. Передвину к печке столик. Упоительный момент! Не обмолвлюсь словом грубым Мил мне очень инструмент С замечательным раструбом! За кларнетом я слежу, Чтобы слиться в каватине И рукою провожу По открытой окарине.

1918

Али^*

Не так ложишься, мой Али, Какие женские привычки! Люблю лопаток миндали Чрез бисерныя перемычки, Чтоб расширялася спина В два полушария округлых Где дверь запретная видна Пленительно в долинах смуглых. Коралловый дрожит бугор, Как ноздри скакуна степного И мой неутомимый взор Не ищет зрелища другого, О, свет зари! О, розы дух! Звезда вечерних вожделений! Как нежен юношеский пух Там, на истоке разделений! Когда-б я смел, когда-б я мог, О, враг, о, шах мой, свиться в схватке, И сладко погрузить клинок До самой, самой рукоятки! Вонзить и долго так держать, Сгорая страстью и отвагой, Не вынимая, вновь вонзать И истекать любовной влагой! Разлился соловей вдали, Порхают золотые птички! Ложись спиною вверх, Али, Отбросив женские привычки!

1918

Размышления Луки^*

Сосед Лука сидел преважно, А член его дыбился до стола И думалось ему отважно: «Чем хуже я Петра Апостола? Ему вручен был ключ от рая (Поглажу, ну-ка, против шерсти я) А разве я не проникаю В любое дамское отверстие? И распахну легко калитку Из самых даже нерасшатанных: Монахиню, израелитку, В роскошных платьях, иль заплатанных. Раз! опрокину на скамейку, Под юбкою рукой пощупаю, И рай открыть легко злодейку Я научу (пусть даже глупую). Не спорю: член мой крепколобый Покуда все мое имущество, Но пусть грозит апостол злобой, Пред ним имею преимущество. Ведь мокрый рай, признаться надо, Пленяет только первой целостью, А я, Лука, в теснины ада Готов пуститься с той же смелостью. От двух дверей мой ключ железный (Прилично-ль пояснять примерами?) И в путь второй, равно любезный, Отправлюсь даже с кавалерами.»

1918

Начало повести^*

Я не знаю: блядь-ли, сваха-ль Тут насупротив живет. Каждый вечер ходит хахаль: В пять придет,

а в семь уйдет. Летом в городе так скучно И не спится до зари, Смотришь в окна равнодушно, Как ползут золотари. Прогремит вдали пролетка, Просвистит городовой — Снова тихо… рядом тетка Дрыхнет тушей неживой. В головах коптит лампадка И в окно несется вонь… Молодой вдовой не сладко Жить, уж как ты ни резонь. Тетка прежде посылала Мне и Мить, и Вань, и Вась, Но вдовство я соблюдала. Ни с которым не еблась. Так жестоко и сурово Целых восемь лет жила, До того была здорова. Что из носа кровь пошла. Раздобрела, ела сытно, Но, толкни меня пострел, Страсть, как стала любопытна До чужих любовных дел. Где по-вдовьи промолчать-бы, Тут и разберет меня: Где метрески, или свадьбы, Или просто так ебня. Что уж там ни говорите, А огонь в крови кипит! Поп твердит: «могий вместити, Тот, мол, девство да вместит.» Но такого уложенья Не возьму ни как я в толк При моем телосложеньи Я вмещу хоть целый полк!

Эхо. Стихи^*

I. Предчувствия^*

«Предчувствию, душа моя, внемли!..»^*

Предчувствию, душа моя, внемли! Не изменяй испытанным приметам. Который снег сбежит с моей земли? Которая весна замкнется летом? Завеет март… лети, лети за ним! Все облака — что голуби Венеры, Весенний трепет неискореним, Неизъяснимый трепет нежной веры. И грезится необычайный путь, Где нет случайных и ненужных бедствий. Набегавшись, щекой к земле прильнуть, Как в позабытом и прелестном детстве. Души с землею неразрывна связь, Но не влюбленная поет затея. Узнает всякий, сладко удивясь, Что сердце, обновляясь, — все святее. Пускай не покидает снег виски, Пускай, как ящерица, не линяю, — Расслабленно-живительной тоски Весенней ни на что не променяю.

1917

«Несовершенство мира — милость Божья!..»^*

Несовершенство мира — милость Божья! Паси стада своих свободных воль, Пускай стоишь у нижнего подножья. Желанье вольное утолено ль? Автоматичность — вряд ли добродетель, Без тела тупы и восторг и боль. Во мгле ли дремлем мы, в зенитном свете ль Крылим, острее стрел, свои лучи — Отображение небесных петель, — Чужой чертеж прилежнее учи, Желаний ветошь с воли совлекая, И слушай голос в набожной ночи. Воскликнешь, удивясь: «Так вот какая Нам сила суждена! ее берем!» Не борозди, кометою мелькая, Случайный небосвод, плыви путем Тебе удобнейшим. Желанье Бога! Едина цель и волен твой ярем, Покорная, свободная дорога!

1919

Странничий вечер^*

О, этот странничий вечер! Черный ветер речной Сутулит попутные плечи Упорной, тугой волной. Мелкий дождя стеклярус Сорвался, держаться не смог. Бьется пальто, как парус, Меж худыми ходульками ног. Неужели только похожа На правду бывалая печь? Что случилось, что случилось, Боже, Что даже некуда лечь? Чуть вижу в какой-то истоме: Ветер и струи — злы, — Как грустны в покидаемом доме Связанные узлы. Скаредно лампы потухли, Паутина по всем углам, Вещи — жалкая рухлядь, Когда-то любимый хлам. Закрыл бы глаза на все это, Не смотрел бы больше кругом. Неужели не будет света? Не найдется приютный дом? Взгляните ж, мой друг, взгляните ж, На время печаль отложив. В глазах ваших — тихий Китеж Стеклянно и странно жив. И мозглый пар — целебен, И вновь я идти готов, Когда дребезжит молебен Невидных колоколов.

1917

Иосиф^*

Ю. Юркуну

Сомненья отбросив, На колыбель Смотрит Иосиф. Ангел свирель: «Понял ли, старче, Божию цель?» Молись жарче: Взойдет день Зари ярче. Гони тень, Что знал вначале, И с ней лень. Кого ждали, Тот спит Без печали, Пеленами повит. Возле — Мария Мирно стоит. О, Мессия! Конечно, я не святой, Но и на меня находит удивленье, И мне трудно сдержать волненье При мысли о вас. Конечно, я не святой, Но и я не избежал скуки И ныл от ревнивой муки В былой час. Конечно, я не святой, Но и мне ангел открыл, Каким я глупым был, Не оберегая вас. Я вижу настоящее и будущее (Еще более головокружительное) Сокровище, Чей я небрежный хранитель (Так часто теперь сам Делающийся хранимым). Я вижу еще никем не выраженную, Может быть, невыразимую Нежность, На которую так недостаточно, неумело (Не знаю, более любящий или любимый) Отвечаю. Я вижу исполненными Самые смелые желанья, Лелеемые мною с давних пор В скромном родительском доме Или в рассеяньи веселой и насмешливой жизни. Я вижу, немея, все, И еще больше, Чего вы и сами можете не видеть, И, как Иосиф Младенцу, Кланяюсь, И как голодный, Получивший краюху горячего белого хлеба, Благодарю в этот день небо За вас.