Стихотворения

Кузмин Михаил Алексеевич

8

И черный плат так плотно сжал те плечи, Так неподвижно взор свой возвела На Благовещенья святые свечи, Как будто двинуться ты не могла. И золотая, кованая мгла Тебя взяла, благая, в обрамленье. Твоих ресниц тяжелая игла Легла туда в умильном удивленьи. И трое скованы в мерцающем томленьи.

9

Еще обрызгана златистой пылью (О солнце зимнее, играй, играй!), Пришла ко мне, и сказка стала былью, И растворил врата мне русский рай. Благословен родимый, снежный край И розаны на чайнике пузатом! Дыши во сне и сладко умирай! Пусть млеет в теле милом каждый атом! И ты в тот русский рай была моим вожатым.

10

А помнишь час? мы оба замолчали. Твой

взор смеялся, темен и широк: «Не надо, друг, не вспоминай печали!» Рукой меня толкнула нежно в бок. Над нами реял нежный голубок, Два сердца нес, сердца те — две лампадки. И свет из них так тепел и глубок, И дни под ними — медленны и сладки, — И понял я намек пленительной загадки.

11

В моем краю вы все-таки чужая, И все ж нельзя России быть родней, Я думаю, что, даже уезжая На родину, вы вспомните о ней. В страну грядущих непочатых дней Несете вы культуру, что от века Божественна, и слаще, и вольней Я вижу будущего человека.

12

О донна Анна, о моя Венера, Запечатлею ли твой странный лик? Какой закон ему, какая мера? Он пламенен, таинствен и велик. Изобразить ли лебединый клик? Стою перед тобой, сложивши руки, Как руки нищих набожных калик. Я — не певец, — твои я слышу звуки. В них все: и ад, и рай, и снег, и страсть, и муки.

1916

IV. Кукольная эстрада^*

Пролог к сказке Андерсена «Пастушка и трубочист»^*

Вот, молодые господа, Сегодня я пришел сюда, Чтоб показать и рассказать И всячески собой занять. Я стар, конечно, вам не пара, Но все-таки доверьтесь мне: Ведь часто то, что слишком старо, Играет с детством наравне. Что близко, то позабываю, Что далеко, то вспоминаю, И каждый день, и каждый час Приводит новый мне рассказ. Я помню детское окошко И ласку материнских рук, Клубком играющую кошку И нянькин расписной сундук. Как спать тепло, светло и сладко, Когда в углу горит лампадка И звонко так издалека Несется пенье петуха. И все яснее с каждым годом Я вспоминаю старый дом, И в доме комнату с комодом, И спинки стульев под окном. На подзеркальнике пастушка, Голубоглазая вострушка. И рядом, глянцевит и чист, Стоит влюбленный трубочист. Им строго (рожа-то не наша) Китайский кланялся папаша. Со шкапа же глядела гордо Урода сморщенная морда. Верьте, куклы могут жить, Двигаться и говорить, Могут плакать и смеяться, Но на все есть свой же час, И живут они без нас, А при нас всего боятся. Как полягут все в постель, Таракан покинет щель. Заскребутся тихо мыши, — Вдруг зардеет краска щек, Разовьется волосок, — Куклы вздрогнут… тише, тише! От игрушек шкапик «крак», Деревянный мягче фрак, Из фарфора легче юбки, Все коровы враз мычат, Егеря в рога трубят, К потолку порхнут голубки… Смехи, писки, треск бичей, Ярче елочных свечей Генералов эполеты — Гусар, саблей не греми: За рояль бежит Мими, Вертят спицами кареты… Теперь смотрите лучше, дети, Как плутоваты куклы эти! При нас как мертвые сидят, Не ходят и не говорят, Но мы назло, поверьте, им Всех хитрецов перехитрим, Перехитрим да и накажем, Все шалости их вам покажем. Давно уж солнце закатилось, Сквозь шторы светится луна, Вот няня на ночь помолилась, Спокойного желает сна, Погасла лампа уж у папы, Ушла и горничная спать, Скребутся тоненькие лапы Мышат о нянькину кровать. Трещит в столовой половица, И мне, и вам, друзья, не спится. Чу, музыка! иль это сон? Какой-то он? Какой-то он?

1918

Эпилог^*

Уж скоро солнце заиграет, Стирать

придет служанка пыль И ни за что не угадает, Все это сказка или быль. Все на местах: китаец, рожа, И поза все одна и та ж, Но у пастушки, ах, похоже, Помят фарфоровый корсаж. Чур, господа, не выдавайте, Ни слова про ее беду, А то сюда вас, так и знайте, В другой раз я не приведу.

1918

Ноктюрн [85] ^*

На небо выезжает На черных конях ночь, Кто счастье обещает, Та может мне помочь. Уста навеки клейки, Где спал твой поцелуй, Пугливей кенарейки, О сердце, не тоскуй! Луна за облак скрылась, Не вижу я ни зги. Калитка… чу!.. открылась, В аллее… чу!.. шаги! Все спит в очарованьи, Курится мокрый лен… Кто ждал, как я, свиданья, Поймет, как я влюблен.

85

Из пьесы «Все довольны».

1917

Симонетта [86] ^*

О Симонетта, Спеши в леса! Продлися, лето, Златись, коса! Как дни погожи, Пестры цветы! На них похожи Мои мечты. Промчится лето, Близка зима. Как грустно это, Пойми сама, О Симонетта! Зачем тоскуем В лесной тиши? О, к поцелуям Спеши, спеши! Ведь день удачный Иль праздный день — Все к смерти мрачной Мелькнут, как тень. О, Симонетта!

86

Из пьесы «Волшебная груша».

1917

Романс [87] ^*

Оно самой мне непонятно, Но как же спрашивать его? Оно лепечет еле внятно, И мне ужасно неприятно Не знать, люблю ли я кого.

(К Арженору)

Покуда я резва, невинна, Покуда бегать я люблю, Я не привыкла к юбке длинной, Мне скучно от прогулки чинной, Но ради вас я все стерплю.

87

Из пьесы «Муж, вор и любовник, каких не бывает».

(К Тьерри)

День целый с вами б я играла (Кто хочет, сердце разбери!) Как куклу, вас бы одевала, И раздевала, целовала И тискала бы вас, Тьерри.

(К обоим)

«Спросите сердце», — говорите, Мой ожидая приговор. Я спрашивала уж, простите: Оно молчит, дрожа на нити, Иль шепчет непонятный вздор.

1917

Лорд Грегори [88] ^*

88

Из пьесы «Самое ветреное место в Англии».

Лорд Грегори был очень горд, Недаром Грегори был лорд. Немногих в жизни он любил, Кого любил, того губил. Белинда юная цвела, Как розмарин, была мила. Лорд Грегори встречался с ней — И стала буквицы бледней. Кто может ветер удержать? Кто может молнию догнать? Кто страсть в душе своей носил, Тот навсегда лишился сил. Лорд едет гордо на коне, Стоит Белинда в стороне И молит бросить взгляд один, Но ей не внемлет господин. Проехал всадник, не глядит: Он обручен вчера с Эдит. Эдит, Эдит, молись судьбе: Назначен Грегори тебе. Лорд Грегори был очень горд, Недаром Грегори был лорд. Немногих в жизни он любил, Кого любил, того губил.