Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
Он знал, что убийцей в лагере была Ренс. Ждал ее ножа, готов был его приветствовать. Но она лишь танцевала вокруг, пока ожидание не прожгло дыры в желудке. И тут его отослали на дикие равнины севера, даже не подумав, что он может сбежать, уйти от всего, от себя самого.
Женщины уже любились. Это может занять время. Он вздохнул и отвернулся, расстегивая вещевой мешок. "Руки на лошадиные бока. Рассуждают о мясе. Не удивительно, что они бегают с волками, не с конями". Он вытащил порции и начал готовить.
–
Как и ожидалось, женщины не ответили.
– Мы не съедим лошадей. Полагалось, что вы поскачете, чтобы быстрее оказаться у Хастов. Мы теряем время.
Хатарас подняла голову от лона, облизнулась.
– Ритуал очищения. Да. Пятна пропадут. Ты едешь, мы бежим.
Вестела легла набок и села.
– Ай охотятся. Мать обеспечит их.
Глядя на оправляющихся женщин, на красные лица и пылающие щеки, слизь на покатых, почти не существующих подбородках, он сказал: - Эта мать, о которой вы говорите, которую зовете... занимаясь вот этим. Это ваша богиня?
Женщины разом засмеялись. Хатарас встала на ноги.
– Чрево огня, пожирающий посул.
– Плюющая Детьми. Раздутая Весна.
– Хранительница Спящей. Лжемать.
– Смертельно опасна, когда злится. Мы ублажаем ее, чтобы не выпустила когти. Она в маске, эта Мать, но родное лицо - ложное. Азатеная.
– Азатеная, - закивала Хатарас.
– Держит Спящую в грезах. Чем дольше сон, тем мы слабее. Скоро Бегущих не будет. Наш сон окончится. Начнется иной.
– Мать шепчет о бессмертии, - состроила гримасу Вестела.
– О тропе из грез. Пусть спит, твердит она.
– Мы не боимся Матери, - добавила Хатарас, проводя рукой по лошадиному боку.
– Боимся только Джагутов.
Листар нахмурился.
– Джагутов. Почему?
– Они играют с нами. Как Азатенаи, но неуклюже. Считают нас невинными...
– Детишками, - бросила Вестела.
– Но гляди в глаза, Наказанный. Зри наше понимание.
– Спящая родила нас, мы довольны. Наши жизни коротки.
– Но полны.
– Мы боремся за пищу и тепло.
– Но любовь нам не чужда.
– Хатрас отошла от лошади, к Листару.
– Наказанный, будешь ждать с остальными? Или дать тебе ритуал сейчас? Мы оборвем мучения твоей души.
– Как, гадающая? Как вы сделаете такое с каждым из нас?
Вестела опустилась рядом с ним.
– Многие сны забываются при пробуждении, верно?
Он отвел глаза, не вынеся ужасающей откровенности ее взора.
– Но не воспоминания. Они просто поднимаются, словно солнце. Каждое утро - миг блаженства, и все возвращается. Как призраки. Демоны. Они возвращаются, Вестела, ибо истина имеет клыки и когти. Мы пробуждаемся к реальному, к тому, чего не отменить.
Она протянула мозолистую охряную руку, коснулась его щеки.
– Реального нет, Наказанный. Лишь сны.
– Я чувствую иначе.
– Существует страх пробуждения, - отвечала она, - даже когда сны неприятны нам. Голос вопит в
– Нам нужно чувство вины, Вестела Дрожь. Без него умрет совесть. Этого ты хочешь для меня? Для всех нас? Забрать совесть. Вину?
– Нет, - сказала Хатарас, присев напротив. Глаз ее влажно поблескивали.
– Есть иной путь.
– И это...
– Его можно понять лишь в разгаре ритуала. Помочь тебе сейчас?
Он покачал головой, торопливо принявшись прятать остатки пищи.
– Нет. Я солдат Хастов. Я встану с товарищами.
– Это говорит твой страх.
Он замер.
– Страх? Скорее ужас.
– Отдав ложь о своем преступлении, - сказала Вестела, - ты столкнешься с преступлением невиновности.
– За которую, - добавила Хетарас, - ты винишь себя больше, нежели за кровавый нож в руках.
– Она убила себя, - прошептал Листар, - из ненависти. Устроила всё так, чтобы думали на меня.
– Судороги охватили его, руки закрыли лицо.
– Не знаю чем я такое заслужил... но точно что-то сделал. Что-то. "Бездна подлая, что-то..."
Их руки были на нем, удивительно теплые и нежные. От касаний проливалось тепло.
– Наказанный, - сказала Хатарас.
– Не было ничего.
– Ты не можешь знать!
– Ее дух скован. Ты тащишь его за собой. Уже давно.
– Этого она и хотела, - заметила Вестела.
– Вначале.
– Это было безумие, Наказанный. Ее безумие. Сломленный дух, сон среди туманов забвения.
– Мы будем ждать. Но ей мы не поможем.
– Ее сон - кошмар, Наказанный. Она хнычет как дитя. Хочет домой.
– Но для нее нет дома. Хижина, в которой вы жили - все комнаты - еще стонет от преступления. Послать ее туда - как в тюрьму, в рудник, обречь на вечное заключение.
– Нет, - заплакал он.
– Не делайте так с ней. Говорю же - у нее была причина! Должна была быть... что-то, что я сделал... или не сделал!
– Тише, Наказанный, - шепнула Хатарас.
– мы делаем для нее новый дом. Место покоя. Отдыха.
– И любви.
– Ты будешь ощущать ее. Заново. Ее дух снова коснется тебя, но руки станут нежными. Ибо мертвые почитают живых, какими бы они ни были. Мертвые почитают живое, Наказанный, чтобы смягчить твое горе, чтобы забрать напрасное горе.
Он рыдал, а руки гладили его, голоса сливались в речитатив, издавая не совсем слова, но звуки более правильные. Они говорили на языке души.
Вскоре ему почудилось, что он слышит ее. Жену. Звуки рыданий в ответ его рыданиям. Ощутил общее горе, плывущее в обе стороны, холодное и невероятно сладкое, хотя и горькое. Давнее безумие, бесконечная мука неуверенности - каждый раз, как он входил в ее комнату, ужасаясь тому, что увидит через миг, взглянув в дикие, полные паники глаза.
Если в мире есть магия, достойная назваться могущественной... это именно она.