Стивен Эриксон Падение Света
Шрифт:
– Переубеди ее.
Грипу было нечего сказать.
– Ее дядя умелый командир, - заметил Аномандер.
– Увези ее, Грип. И сам убирайся подальше.
– Она никогда не простила бы вас, - шепнул Грип. "Как и я сам". Миг спустя, глядя на молчащего Аномандера, Грип выругал себя дураком. "Он, конечно, понимает. И советует заплатить цену за ее жизнь".
Мужчины молча развернулись и пошли в лагерь.
Пелк следила за уходящим Азатенаем. Похоже, тот собирался спать. Она присела у
– Ты решила не возвращаться в Легион, - заметил он.
– Похоже на то.
– Избавила себя от погрома отрицателей.
– Да уж.
– Отрицатели начали огрызаться.
Она кивнула.
– Пелк...
– Хватит, Айвис. Чудное время года: ужасы со всех сторон, но мы нашли остров убежища. Первый же шторм унесет песок. Как уже унес нашу чудную идиллию. Я не жалею.
Он осторожно опустился на поваленное дерево у костра, слева от нее.
– А я жалею, - сказал солдат тихо.
– Что отвернулся от тебя. Что был так глуп и решил, что это ничего не значит. Время вдали от сражений и безумия. Те проклятые Форулканы блеяли о справедливости, даже истекая кровью на земле. Покинув тебя, я оставил что-то за спиной.
– Он задумался.
– Когда же решил вернуться и найти...
– Голова качнулась.
– Потерянное нельзя не восстановить, не отменить.
Пелк следила за ним.
– Разбитое сердце, Айвис. Оно может излечиться, но рубец останется, и больше всего ты жалеешь прежнюю целостность. Но да, тебе не вернуться назад.
– И ты пошла и чуть не погибла.
– Стала беззаботной. Раненые, они такие.
Айвис закрыл лицо руками.
Она хотела потянуться, предложить касание, нежно опустить ладонь на мужское плечо. Но лишь поднесла руки в яростному пламени костра.
– Лучше все позабыть, - бросила она.
– Дела давно ушедших дней. Не ты один был глуп, знаешь ли.
Он поднял покрасневшие глаза.
– А сейчас?
– Я нашла другого.
– А.
– Келлараса.
– Да... он хорош. Полон чести.
– А ты?
– Нет. Ни то ни то. Всегда старался быть выше своего положения. Вечный танец, вечное разочарование. Кого не коснуться, тот остается чистым и непорочным. Как-то так.
Она спокойно посмотрела ему в глаза.
– Мудацкий ты дурак, Айвис.
Он отвел взгляд, будто ударенный.
Пелк не унималась: - Я закончила, служа леди Тулле. Видела, как ее влечет к Грипу Галасу, если можно так сказать. Кровные линии, положение и чины. Вся эта чепуха. Если нашел кого-то, кто заполнил сердце, все его трещины, остановил утечки - в Бездну положение, Айвис. Но, видишь ли, я хорошо тебя знаю. Ты только ищешь оправданий, чтобы не делать ничего.
– Не могу. Она заложница под моей защитой!
– Надолго ли? О, не можешь ждать, уйди со службы Дома Драконс.
Он уныло смотрел на нее.
Пожав плечами, она порылась в мешке, вынув фляжку.
– А пока, старый любовничек, запьем ночь и вспомним ночи прошлого, когда у нас было всё и ничего, когда мы знали всё, но не понимали ничего. Выпьем, Айвис, за утонувшие острова юности.
Он поморщился, но принял фляжку. Рот искривила насмешливая ухмылка.
– Вижу, уже близки берега сожалений о прошлом.
– А я нет. Ни о чем не жалею. Даже о том, что еще
– Я сильно тебя обидел?
– Как только мог, готова спорить. Но вижу я это только сейчас.
– Считаешь меня бесчувственным?
– Считаю тебя мужиком.
– О.. ох, Бездна меня забери.
– Выпьем.
Он поднял фляжку.
– За глупцов.
Она подождала, забрала фляжку и выпила сама.
– За всех глупцов, что готовы были помереть, но так и не померли.
И тут же увидела его лицо преобразившимся, открывающим еще живую любовь, и впервые за десятки лет ощутила покой. "Всегда говорила: сердце не там, где ты его чувствуешь. Но хорошо ждать, если ожидание - все, что осталось".
– Я размышлял, - сказал лекарь Прок, - о природе поддержания. Касательно новорожденных.
Вренек покосился на мужчину: лицо в свете очага - одни острые углы, щеки запали - и подумал о резьбе по дереву, на стволах старых деревьев. В обычае отрицателей делать лица на стволах, чаще на опушках лесов, около расчищенных и засаженных мест. Мать говорила, что так они отпугивают чужаков, предупреждают не рубить новых деревьев. Но Вренека эти изображения никогда не пугали. Он не видел в них предупреждений - одну лишь боль.
– Любая повивальная бабка скажет просто, - говорил Прок, глядя только на Сорку, избегая глаз леди Сендалат. Та качала ребенка, но не обращала на него внимания: взгляд ее не отрывался от языков пламени.
– Важнее всего, конечно же, молоко матери. Уход и забота. Дитя без присмотра слабеет духом и часто погибает. Или потом в жизни требует невозможного, страдает неутолимой жаждой.
– Я держал ее, - встрял Вренек.
– Гладил по волосам.
Прок кивнул.
– Но лишь касания матери, юный Вренек, поддерживают лучше всего.
– Он помолчал, подбросил дров в камин. Искры полетели, озаряя ночь.
– Кроме этих природных вещей, что может поддержать новорожденное дитя? Я могу ответить. Ничто иное!
– Заберите его в свои руки, Прок!
– бросила Сендалат.
– Ощутите, что это не слабачка, едва способная плакать!
– Нет нужды, миледи. Глаз целителя произвел оценку задолго до касания руки. Итак, сорвем покров тайны. Здесь работают неестественные силы...
Сорка фыркнула.
– Ошеломительный диагноз.
Морщась, Прок продолжал: - Не только в зачатии, хотя тут мы лишены подробностей, но и в самом ребенке.
– У нее одна лишь цель, - заявила Сендалат.
– Защищать брата. Пока она не может. Но знает это и подстегивает себя.
– Сомневаюсь, что воля стоит за...
– Воля, Прок. Моя!
– Так вы кормите ее чем-то незримым, миледи?
Лицо Сендалат сияло в отраженном пламени. Она изучала огонь, и вопрос лекаря вызвал странную ухмылку на губах.
– Матери поняли бы. Мы делаем детей теми, кем они должны стать.
– Вы говорите о словах, но еще годы пройдут, прежде чем она...
– Я говорю о воле, сир. Говорю о необходимости как о силе, чего вы явно не понимаете.
– Необходимость как... сила.
– Прок хмурился, глядя в камин.
– Да, ваши слова поистине смущают. Сама идея необходимости намекает на недостаток, миледи. Откуда же вы берете силу?