Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
Матвеева князь Одоевский встретил приветливо:
— Артамон Сергеевич, что ты церемонишься? Мы же старые боевые товарищи. Неужто забыл службу в Ливнах?
— Как забыть молодость? — просиял Матвеев. — Ливенский начальник был мне за отца. В делах строгий, как Саваоф, а в радостях — равный.
— Нашёл Саваофа, — засмеялся Никита Иванович. — Те мои строгости от малоопытности.
Артамон Сергеевич вспомнил одно, другое, для Одоевского лестное. Заговорили о предстоящем деле.
— Править великое посольство, когда в товарищах
— Всегда готов послужить твоей милости, — обронил Артамон Сергеевич.
Язык говорит, а глаза смотрят. На стене, обитой нежно-голубой камкой, картина: обнажённая златоволосая дева на раковине.
— Рождённая из пены морской? — спросил Артамон Сергеевич.
— Копия копии. В Вильне купил.
— Добрый мастер. Баба голышом, а смотрится непорочно.
— У тебя, Артамон Сергеевич, слышал я, писаными полотнами все стены увешаны.
— Прямо-таки все! — махнул рукой Матвеев. — «Притча об Иосифе, бежавшем от Петерфиевой жены», «Целомудрие», «Весна», есть ещё несколько персон... Сивиллы по пояс да листов сорок рисунков.
— Любы мне люди, имеющие тягу к деяниям духа человеческого.
— Не чаю, Никита Иванович, будут ли когда-нибудь живописные мастера у нас, у русских?
— Отчего же не будут? Симон Ушаков иноземным художникам ни в чём не уступит. Было время — икон писать не умели. У греков перенимали. А нынче грекам куда до наших богомазов. В каждом городе своя красота. Во Пскове — одно, а в Ярославле — другое. А строгановские образа? Всякая икона как чертог Небесный.
Уехал Артамон Сергеевич от князя Одоевского в великой радости: лопатки чесались. Должно быть, крылышки отрастали.
А жизнь текла своим чередом, степенная, деловитая. И вдруг в день проводов великого посольства, ранёхонько, Никита Иванович пожаловал к Артамону Сергеевичу в приказ. Губы сжаты, в глазах булат.
Сел на стул чуть ли не посреди палаты. Пустого места вокруг много, сел боком, положа руку на спинку стула, развалясь, а всё как бы на краешке.
Артамон Сергеевич, выйдя из-за стола, стоял перед боярином, ожидая неприятного разговора, Никита же Иванович водил глазами по стенам палаты и бороду чесал. Казённая палата была похожа на его собственную залу. На трёх стенах — картины: на одной — триумф римского цесаря, на другой — битва рыцарей, на третьей — королевская охота: псы, лошади, кавалеры, дамы.
Над столом Матвеева являл хищное могущество двуглавый орёл, резанный из дерева, позлащённый. В Красном углу икона Спаса, под иконой серебряная лампада с рубиновым стеклом.
— Вона как нынче в приказах! — молвил наконец Никита Иванович.
— Давно не были у нас, — сказал Артамон Сергеевич.
— Никаких перемен государь не указал? — спросил князь, сурово посапывая.
— А какие перемены должны быть? — не понял Матвеев.
— Посольству назначено выступать нынче после обедни, а вчера поздно вечером узнаю: восьмого мая на престол Речи Посполитой избран коронный
— Великое посольство едет за миром, а не короля избирать.
— Но Ян Собеский, сколь я наслышан, любви к Московскому царству не питает.
— Гетману о чувствах рассуждать вольнее, нежели королю. Гетман выказывал презрение и своему государю, а теперь он сам государь. Мир и покой для него со дня избрания — дороже всех его Любовей и ненавистей.
— Поляки начнут тянуть!
— Думаю, так оно и будет, — согласился Матвеев. — Мы же явим верность нашим договорам.
— Ох, доля русская! Всех-то мы должны уговаривать, обхаживать...
— С нами Бог, Никита Иванович! Мы живём по-божески.
Князь встал, снова обвёл глазами стены:
— Будем ли мы Европой — не ведаю, а на порог-то ногу поставили.
Расстался любезно.
3
Двух недель не прошло с отбытия посольства Одоевского, а из Польши прилетели вести об интригах нового короля. Воевода Огинский через московского посла Тяпкина сообщал: Ян Собеский — великий неприятель Москвы. В его планах, ради союза с Францией, сподвигнуть турецкого султана на большую войну с цесарем. Султан всею силою Вену осадит, а он с ханом, с Дорошенко, пойдёт войной на Московское царство.
Вместе с вестями от Огинского Тяпкин прислал список с послания Дорошенко Самойловичу. Гетман Пётр Дорофеевич учил уму-разуму гетмана Ивана Самойловича: «Мы друг с другом будем биться так, чтобы у нас обоих войска были в целости. У меня протектор [34] султан, а у тебя заступник царь, и если наши войска будут в целости, то мы от государей своих в большой чести и милости будем».
Гнев для думных людей сродни дури, и всё-таки Матвеев всячески затягивал отправку в Варшаву поздравительной грамоты: пусть новый король подумает — нужна ли ему помощь Москвы и много ли он преуспеет без этой помощи.
34
Протектор — государство, осуществляющее протекторат. В данном случае султан Османской империи, которому присягнул гетман Дорошенко.
Пришлось спешно снарядить посольство в Бранденбургию к Великому курфюрсту. Посольских людей Матвеев сам подбирал. Царь назначения одобрил. В посланники определили стряпчего Семёна Алмазова, подьячим к нему Любима Домнина, переводчиком Людвига Киннахера. Посольству указано было изъяснить курфюрсту недоброжелательство Яна Собеского к Москве и к Бранденбургу, а сверх того тайно проведать, какую помощь курфюрст оказывает Речи Посполитой.
Алексей Михайлович, отбывший после Пасхи в свои деревни, в Москву не торопился. Минули апрель, май, июнь... Без царя государственная жизнь шла через пень-колоду. Иные бояре тоже разъехались по вотчинам, а которые не могли службу оставить, не в приказах сидели, а в гостях друг у друга.