Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
— Привози Боттони в Коломенское, — раздобрился Алексей Михайлович. — Пусть на дворец подивится.
— Господин посол с супругой прибыл, с дочерью...
— Со всем семейством зови! — обрадовался государь. — Наталья Кирилловна будет рада иноземных дам о житье их поспрашивать.
Кормление нищих закончилось общей молитвой. Настроение у царя было лёгкое, и Артамон Сергеевич улучил время покончить ещё с одним тонким делом.
— Великий государь, Лигарид взялся советовать твоему величеству, кого в митрополиты ставить.
— И что ты думаешь?
— В Москве ему надо жить.
— Опасный
В сенях Артамона Сергеевича догнал протопоп Андрей:
— Приеду к тебе!
3
Воротясь со службы, Матвеев прежде всего позвал к себе Ивана Подборского: как у сына учёба идёт?
— Андрей Артамонович в свои отроческие лета о самой Вселенной печётся. История для него не скучный урок о неведомых людях, но материя живая, простирающая руки к нашим душам.
Подборский был человеком восторженным, но сообразительным.
— Тебе ведома метода Симеона Полоцкого? — прямо спросил Артамон Сергеевич.
— Ведома.
— В чём суть её?
— Польская премудрость.
— Не иезуит ли тайный Симеон-то?
— Смилуйся, господин! — Подборский даже побледнел. — Мы с отцом Симеоном — белорусы. А у белоруса сердце лепится к России.
Артамон Сергеевич усадил учителя возле себя — человек он шляхетского рода.
— Я интриг не плету — паучье ремесло не по мне... Иное хочу знать — много ли проку от Симеоновых искусов?
— Отец Симеон на анекдотцах царевича воспитывает. На исторических анекдотцах, на изречениях древних... Всё это полезно, наука легче даётся, — улыбнулся. — Беда в его пристрастии облекать науку в вирши. Вирши-то Симеоновы тяжелей вериг.
Како гражданство преблаго бывает, Гражданствующим знати подобает. Разная седми мудрых суть мнения, Но вся виновна граждан спасения...И дальше про греческих философов. Громоздко, невразумительно.
— Заказывай, друг мой, любые книги! Нужно пригласить кого из Немецкой слободы — говори прямо. Ты будь водителем Андрею. Учи сам, но указывай для познания наук и более сведущих, чем ты. Человек всего объять не может в полном совершенстве. Виршеслагателя не грех бы превзойти! — Артамон Сергеевич глянул на Подборского тяжёлым, но честным поглядом: доверился. — Ближние к царю люди ради пользы государственной знать обязаны во много раз больше своего повелителя. Коли поводыри бестолковы, и жизнь в царстве пойдёт бестолковая, а слепой поводырь, тот и вовсе — и в дебрь заведёт, и в пропасть вместе с ведомым ухнет. Когда царю приходится искать спасения, народ впадает в разврат, на одного сеятеля в сии горестные времена приходится по дюжине разбойников. Смута в России была давно, но до сих пор памятна.
Матвеев замолчал. Прошёл к ларцу, достал кошелёк с деньгами.
— Это тебе за труды, на жизнь, — достал ещё
В комнату вошёл Андрей, в руках книга. Поклонился батюшке. Артамон Сергеевич поднялся, поцеловал сына в голову, поглядел, что за фолиант.
— Геродот.
Андрей протянул книгу учителю:
— Не могу слово перевести. Вот здесь.
— Предопределённого... Предопределённого Роком. Почитай, Андрей Артамонович, батюшке, — попросил учитель.
— «Предопределённого Роком не может избежать даже бог».
— Бог?! — удивился Артамон Сергеевич.
— Греческий бог, идол... — объяснил отцу Андрей. — Вот слушай. «Крез ведь искупил преступление предка в пятом колене. Этот предок, будучи телохранителем Гераклидов, соблазнённый женским коварством, умертвил своего господина и завладел царским саном, вовсе ему не подобающим. Локсий же хотел, чтобы падение Сард случилось по крайней мере не при жизни самого Креза, а при его потомках. Но бог не мог отвратить Рока... Аполлон сделал и оказал услугу Крезу: бог ведь на три года отложил завоевание Сард...»
Артамон Сергеевич прослезился:
— Как это у тебя просто! Господи! Учись, Андрей! Учись! Матвеевы должны быть умом богаты... Законы римские нужно пройти! Вот где мудрость!
— Я учу, — сказал Андрей.
— А ну!
Сын раскатил латинские трели, как орешки.
— Я процитировал два закона. Один по Цицерону. Он предлагал казнить смертью за песню, которая содержит клевету или кого-то позорит. А второй Помкония: «Если дерево склонилось от ветра или по другой причине на твой участок, можешь предъявить иск о снятии с него урожая».
Артамон Сергеевич рассмеялся:
— Дотошны были римские подьячие. Ишь ты! Яблочко к тебе свесилось — значит твоё.
Ученик с учителем ушли продолжать занятия. Вполне довольный и счастливый Артамон Сергеевич позвал ненаглядную свою повариху Керкиру и попросил накрыть стол: царский духовник любитель отменных кушаний. Впрочем, простого нрава человек.
В прошлом году протопопа постигла беда: прогневил патриарха Иоакима. В приятственные для государя дни, когда тот тешился театром в Преображенском, Иоаким посадил протопопа на цепь. Алексей Михайлович прямо-таки струсил: гроза, а не патриарх. На разбор дела пригласил Юрия Алексеевича Долгорукого, старшего Хитрово, ну и Матвеева, разумеется.
Святейший при столь великих свидетелях говорил со смирением, но огорчённо:
— Внемли, великий государь, внемлите, верные хранители царского престола! Что я мог поделать, если протопоп Андрей — ему бы как духовнику царскому быть красою священства — мало того что мздоимец, он ещё и мерзавец! К нему идут с ходатайствами, а он для многих усугубил беды, иных до казни довёл. Пригожих женщин, умолявших за мужей, пользуясь их немощью, доводил до прелюбодеяния. Пьянствует, песни распевает буйные, зазорные! От живого мужа взял жену, понуждением отдал другому мужу, приказал священнику обвенчать их, а потом и у второго мужа отнял. Сам с ней живёт, творя мерзость беззакония.