Стоянка поезда – двадцать минут
Шрифт:
Являясь сверхдержавой десятилетие назад, Россия 90-х стала просить милостыню у других стран, чтобы прокормить свой народ. Без нормальной еды и медицины, продолжительность жизни среди мужчин в России снизилась на 7 лет за период с 1988 по 1995 год. Участились случаи самоубийств среди армейских офицеров, подавленных осознанием того, что они не способны прокормить свои семьи.
В 90-е годы люди выживали как могли. Кто сдавал цветной металл, кто становился рэкетиром, кто окунулся с головой в куплю-продажу. Вылетев или будучи выбитым или выкинутым из привычной жизненной обоймы относительно тихого,
24
Денежные реформы Павлова в самом начале 1991 года, за два месяца до референдума по сохранению СССР, и позже дефолт при Гайдаре обернулись для населения страны массовым бедствием, став катастрофой для миллионов людей.
— И что теперь? Брать раскладушку и подаваться к Лиде на постой? — отчаянно, будто разговаривая сама с собой, спросила Юлька.
— Две, — отозвался Вячеслав, не поворачивая головы в сторону жены. Он сидел на диванчике, глядя в раскрытую книгу, но ничего не видя на страницах.
— Что две?
— Две, говорю, раскладушки.
— Хочешь сказать, что уходишь от меня? Бросаешь, да? — Юльку можно понять, исходя из чисто женской психологии. Остаться одной в такое смутное время. Это равносильно катастрофе! Это рушится мир, надвигается армагеддон применительно к масштабам одной семьи.
— Опять двадцать пять. Пора сменить пластинку. Заело её, что ли? Как не в духе, так начинаешь, извиняюсь за каламбур, плести словесные разводы про разводы. Я про то, что на одной раскладушке мы у Лиды не поместимся.
— Слова-то какие умные. Каламбур… Зубы заговариваешь?
— А ты что подумала, глупенькая?
— Что-что. Сам знаешь что…
— Ну, вот. Вбила же себе в голову? Самое, конечно, время о ерунде такой думать.
— Ты считаешь семейные дела ерундой?
— Я так не считаю. Я считаю, что сейчас надо думать о главном. В семейных делах у нас полный порядок. Куда же я без тебя? — Вячеслав обнял жену. Та прижалась щекой к его плечу.
— Ну, выкрутились же, когда при первой реформе? Что-нибудь придумаем и теперь, — попыталась Юлька успокоить мужа.
— Что здесь можно придумать? Как бы квартиру пришлось не заложить, — отозвался тот, словно читая её мысли о финансовой ситуации, в которой они оказались. Теперь для них обоих это стало главной больной проблемой. Более того, если сказать, что это проблема, значит, ничего не сказать… — Да, — продолжил он, как бы говоря самому себе, — Не каждый гражданин способен ограбить банк, но банк может ограбить каждого.
— Славик?
— Что?
— Я иногда задумываюсь, может быть, не стоило тебе уходить из армии? Ведь служат же люди?
— Служат. Недавно с командиром своим встретился
— Каким командиром? Ты не рассказывал.
— Как-то повода не было. Теперь есть, раз ты о службе разговор завела.
— Я не хотела тебя обидеть.
— А чего обижаться? Сам принял решение, сам написал рапорт на увольнение. Какие тут могут быть обиды? В училище тоже никто
— Ну, хорошо-хорошо! Что за встреча с командиром?
— Случайно на железнодорожной станции столкнулся с ним. Подполковник Самойлов. Командир танкового полка, в котором я служил в Германии.
— Он теперь служит здесь?
— Обожди! Не перебивай! Служит… На рефрижераторе с мороженой рыбой!
— Как?
— Я тебе говорил, что все наши войска из-за границы вывели? В том числе и Германии?
— Да, конечно.
— Ну, вот и весь ответ! Кто-то из офицеров сам ушёл из армии, кто-то, как Самойлов, попал под сокращение. В общем, тысячи ребят в погонах остались не у дел. Кинули их и забыли… Плевать хотели на них с высокой кремлёвской колокольни…
— Ой, Славик! — Юлька присела на кухонный стульчик у обеденного столика. — Что-то мне нехорошо… То ли поумнела, то ли подурнела я в последнее время… Вот бьёмся-бьёмся мы с тобой, и всё, как рыба об лёд! Не так я себе представляла нашу жизнь! Не так! Думала, что надо чуть-чуть потерпеть, и всё наладится. А что наладиться, если чувствуешь ведь, что-то не то творится в стране. Топчемся-топчемся. Цены растут! А бизнесу какая поддержка? Мне уже начинает казаться, что, если нет наворованных денег или имущества, так по-честному никакой бизнес и не построить. Слава, может, пора спуститься с небес на землю, а? Как ты думаешь? Чего молчишь? Ответь мне что-нибудь, а?! Успокой… Ты же всегда раньше говорил: «Что-нибудь придумаем»? Придумалки закончились, да?
Вячеслав стоял у окна, глядя через стекло на противоположную сторону улицы. В ржавых железных контейнерах для бытового мусора рылись бомжи.
«Может, и среди них кто-то из наших?» — вдруг подумалось в тему Вячеславу, и он отвернулся от окна. Юлька сидела на стуле, положив руки на коленки и отрешённо склонив голову. Вячеслав подошёл, обнял жену за голову.
— И ребёночка не родили, — Юлька подняла лицо, в глазах блеснули капельки слезинок, — и не родим уже, — добавила она дрожащим голосом. Всхлипнув, опустила лицо, вытирая глаза рукавом халатика.
Вячеслав пытался что-нибудь сказать, но не мог найти нужных слов. А, может быть, в таких случаях они и не нужны? Он молчал и нежно гладил жену по шелковистым волосам, чувствуя печальное ощущение какой-то невозвратности, беспомощности и по-мужски потаённого угрызения совести.
Строить дальше карьеру военного капитан Вячеслав Шмель не захотел. Оставалось найти своё место под солнцем. Ещё со службы он знал о той породе людей, которые при определённых условиях могут извлечь выгоду даже из того худшего, что преподносит им жизнь… Одними из таких можно считать цеховиков, уникальном и неоднозначном явлении советской эпохи. Среди них встречались как подпольные производители, дельцы-махинаторы, так и просто люди с предпринимательской жилкой, не желавшие в обществе официального равенства жить на одну зарплату и научившиеся извлекать прибыль из незаконной — на то время — деятельности.