"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Он держал мертвеца за плечи, а его напарник – за ноги. И оба они были раздеты до пояса, и черная короста прилипала к их рукам… Спаска чувствовала на ладонях склизкую, расползавшуюся кожу мертвеца.
– И-взяли! – гаркнул отец едва ли не весело…
Мертвое тело, качнувшись в последний раз, грузно плюхнулось в самую середину большого костра, выбивая из него снопы искр. Но загораться не спешило: сначала вверх повалил зловонный дым, и Спаска прижала руки ко рту, чтобы его не вдыхать.
Наваждение оборвалось от крика под окном:
– Здесь дверь!
Спаска, словно проснувшись, долго моргала глазами: решетчатое окошко двоилось, и сполох факела за ним, распавшийся на сотню цветных
Двойной засов был крепким, а дверь – прочной, и выломать ее оказалось не так-то просто. Из свинцовой оправы вылетела мозаика одного окна, рассыпалась по полу; треснула деревянная рама под ударом железной кирки – Спаска отступила на шаг, с удивлением глядя на синий осколок стекла, впившийся в руку пониже локтя. Она не чувствовала боли, глядя, как на белом рукаве рубахи расползается красное пятно.
И тут же вой и крики забились меж стен узкого переулка: сверху на нападавших плеснули кипятком (пар хлынул в комнату сквозь голую свинцовую решетку окна). По крыше топали сапоги – обитатели и хозяева Гостиного двора не собирались так просто сдаваться. В дверь ломились с тем же остервенением – ступени, к ней ведущие, прикрывал навес из дранки.
Спаска отошла вглубь комнаты, уверенная, что если ее и убьют в этой кутерьме, то только случайно. Но благоразумней будет спрятаться или хотя бы уйти с дороги людей, которые вот-вот вломятся в дом. И дверь уже трещала и шаталась, когда за ней раздался оглушительный хлопок, чем-то похожий на выстрел пушки, и вопли, последовавшие за ним, были ужасны – пробив жидкую дранку, со стены на каменные ступени упал глиняный горшок с кипящим маслом. Толпа всколыхнулась, отпрянула, кто-то выронил факел из рук, и масло вспыхнуло в один миг, разгоняя толпу по сторонам; пламя взметнулось вверх, поджигая легкий навес, облизало разломанную в щепы дверь (и дым пошел в комнату, когда она занялась).
Но люди появились не снаружи, а изнутри: вооруженная стража, бряцая доспехами, едва ли не вмиг заполонила комнату. И все равно опоздала: свинцовая оправа, из которой выбили стекла, с грохотом вылетела на пол, щепками брызнула в стороны разлетевшаяся деревянная рама, и в окно повалили люди.
Спаска, заслышав шум, присела у стены возле очага. Нет, она не боялась ни тех, кто ломился в дом снаружи, ни тех, кто вошел изнутри, просто не хотела стоять у них на дороге.
Она никогда не видела так близко рукопашной схватки. Дым валил от двери, но не уходил в выбитое окно, становясь все гуще и черней. И Спаска подумала, что возле двери стоит вешалка со звериными лапами, а на ней висит новый плащ отца… Почему-то она очень жалела удивительную вешалку.
Прямо ей под ноги упал стражник: его лицо размозжили ударом булыжника с острыми краями, и не было никаких сомнений в том, что он мертв. Спаска лишь поджала ноги и обхватила колени руками, еще теснее приникнув к стене. Не испытывая страха, она осознавала опасность. Впрочем, и противостоять этой опасности не могла.
Кто-то неловко метнул нож, и он со звоном ударился в стену в двух пядях от ее головы: она спрятала лицо в коленях и накрыла голову руками. Не от испуга, нет – так было безопасней. От мертвого стражника пахло кровью, и дым не перебил этого запаха. И как Спаска ни старалась не видеть и не слышать происходящего, тело ее (змеиная кровь!) чувствовало малейшее содрогание пола, стен и самого воздуха. Она телом видела, как все жарче разгорается дверь, как языки пламени лижут спины тех, кого стражники теснят к запертому выходу, и уже не запах – вкус крови и смерти наполняет рот вязкой, тягучей слюной.
Солнечная
Нет, она не спала. Она даже знала, сколько примерно прошло времени до той минуты, когда вокруг почти все стихло. Остались шаги, тяжелые шаги людей в сапогах, которые крошили осколки стекла.
– Где дитя? – раздался визгливый голос девицы из трактира, и Спаска не видела, но знала, что она цепко держит за грудки стражника, но ухватить как следует ей мешает кожаная броня. – Здесь оставалась девочка! Где она, я тебя спрашиваю?
Стражник, напуганный ее напором, бормотал что-то в свое оправдание, но ничего толком ответить не мог.
Спаске не хотелось открывать глаза. Она свыклась с запахом крови (вкусом смерти) под ногами, дым ушел в разбитое окно, оставив лишь запах гари, и вешалка со звериными лапами – Спаска знала точно – лежала на полу нетронутая огнем, только отцовский плащ затоптали сапогами. От очага еще тянуло теплом, в комнате же было холодно и сыро, потому что огонь тушили водой.
За окнами давно рассвело. Спаска не стала ничего говорить, просто посмотрела на девицу из своего темного угла. Та выпустила из рук броню стражника и коршуном кинулась в сторону Спаски, отпихнув ногой в мягком башмачке тело убитого.
– Хвала Предвечному… Жива, жива… Не бойся, маленькая, ничего теперь не бойся!
Девица вытащила Спаску на середину комнаты, оглядела с головы до пят, ахнула, увидев кровь на рукаве.
– Ничего, маленькая… Ничего страшного, до свадьбы заживет.
Она орала на стражников, забиравших тела убитых – чтобы пошевеливались, – и на двух парней, пришедших из трактира – чтобы побыстрей заделали выбитое окно, – пока раздевала Спаску и укладывала в постель.
– Вот мы сейчас огонь разведем, – приговаривала девица совсем другим голосом, – приберем, полы тут помоем, куколку отряхнем… Где ж татка-то твой?
Спаска не сразу поняла, что она спрашивает об отце, – никогда еще никто его так не называл. И от этого слова стало почему-то очень тепло и радостно, и губы сами расползлись в улыбке, но Спаска вовремя спохватилась:
– Дядя Змай не отец мне вовсе. Моего татку зовут Ратко, – еле-еле выдавила она.
Сказанное оставило во рту горький вкус. Не потому что пришлось солгать – Спаска легко лгала и легко выдавала ложь за правду, если так было нужно. Девица посмотрела на нее с прищуром и спрятала улыбку – посчитала глупой девочкой, которая не знает правды. А Спаска вспомнила вдруг прилипшую к рукам отца черную коросту и расплакалась.
Отец пришел только вечером, когда давно стемнело, – Спаска даже не услышала его шагов по мокрой мостовой. Впрочем, монотонный шорох дождя приглушал звуки. Дверь была заперта на засов, а девица из трактира, которая просидела со Спаской весь день, как раз ушла к себе за ужином. Засов как назло перекосило, и Спаска продержала отца на крыльце несколько долгих минут.
На нем была чужая одежда, простая, деревенская, а вместо сапог – какие-то тяжелые безобразные башмаки. И сначала Спаска испугалась: у отца настолько покраснели глаза, что она решила, будто это болезнь, ужасная «красная смерть», которой ее пугал дед. Но, присмотревшись, поняла: это от дыма, никакой болезни у отца нет. Пока нет. И это страшное «пока» толкнуло Спаску вперед, как будто слезы и объятья могли что-то изменить. Отец подхватил ее на руки с улыбкой и подбросил до потолка.