Страх высоты

Шестаков Павел Александрович

– Ну, знаете...

– Знаю.

– Что вы знаете?

– Что вы были там.

– Это неправда!

– Правда, Игорь Анатольевич, правда, - сказал Мазин тихо.

– Откуда вы знаете?
– спросил Рождественский тоже негромко.

– Около двенадцати ночи вашу машину видели возле дома, причем не на стоянке, а возле автобусной остановки, в стороне.

Удивительно, но Мазину показалось, что Рождественский обрадовался:

– Но меня-то не видели!

Мазин подумал:

– Нет.

– И не могли видеть, потому

что я был здесь.

– Тут имеется небольшая неувязка, вы правы, но ведь на машине нетрудно создать видимость совпадения сроков. Каких-нибудь пятнадцать минут - и вы там. Еще пятнадцать - и вы здесь.

– Остроумно. Если вы только не выдумали насчет машины.

– Нет, не выдумал.

– А кто ее видел?

– Машину видел квартирант вашего сторожа. Прокофьича.

– Я с ним не знаком.

– Возможно, но он узнал чертика.

– И только?

– Деталь характерная.

– И, по-вашему, это может считаться доказательством? Меня он не видел, номера машины не знает... Ведь не знает?

– Не знает...

– Тем более! Ему показался знакомым чертик. Я, разумеется, не эрудит в юридических науках, но, по-моему, это слабовато.

– Очень, - согласился Мазин.
– Если еще добавить, что он был не вполне трезв, то вы имеете полное право отвести такого свидетеля...

– Еще бы!

– ...Хотя он и сказал правду.

Рождественский разливал остатки коньяка. Рука его чуть дрогнула, и Мазин услышал, как стукнуло горлышко графинчика о край рюмки. Рождественский улыбнулся через силу:

– Вы в самом деле опытный следователь. Не хотел бы я попасть к вам на допрос всерьез.

Мазин поклонился:

– Еще раз спасибо. Однако я говорю почти серьезно.

– Вы поверили пьянице?

– Он, между прочим, офицер Советской Армии.

– Мундир? Слово чести?

– Не иронизируйте. Дело не только в этом офицере. Я бы мог ему не поверить. Но, на вашу беду, на машину обратил внимание милицейский патруль. Правил она не нарушила, однако стояла без хозяина ночью, и они записали на всякий случай номер.

– Показаний своих сотрудников можно набрать сколько угодно!

– Не будем спорить, Игорь Анатольевич. Давайте лучше выпьем за ваше алиби!

– Ну и странный же вы человек. Как любит говорить мой почтенный родитель, большой оригинал.

Рождественский поднял свою рюмку, но не выпил, а поставил снова на стол.

– Пейте, пейте, не нервничайте. Мы только беседуем, обмениваемся мыслями. Вы сообщили мне много интересного. Не мог же я остаться в долгу.

– Скажите все-таки, сколько процентов серьезного в нашем разговоре?

– Почему вы нервничаете? У вас же есть алиби.

– Да, есть. И могу сказать вам с серьезностью в сто процентов, что я не убивал Тихомирова, хотя этого подонка и стоило выкинуть в форточку. Вместо меня это сделал господь бог!

– А вы в это время разыскивали коньячок по городу?

– Совершенно верно.

– Так сказать, разделение труда?
– усмехнулся

Мазин.
– Вот что значит воспитание! Но неужели вы не могли преодолеть себя? Разозлиться и толкнуть? А?

Рождественский глотнул коньяк залпом:

– Да-а... Теперь я начинаю понимать, что значит попасть к вам в лапы. Ведь это хуже любого костоломства, если тебе не верят вопреки очевидным фактам!

– Ну, не скажите. Именно факты и подавляют. Понимаете, я бы охотно вам поверил, но это мне абсолютно ничего не дает.

– Не понимаю, - признался Игорь.

– Одна задача подменяется другой - и только. Ведь если вы в самом деле бегали по ресторанам, а на правду это весьма похоже, потому что ваш приятель Адмирал помнит, как вы промокли под дождем, чего бы не случилось, будь вы в машине, то... это значит, что вашей машиной воспользовался кто-то другой.

Мазин поднял свою рюмку и тоже выпил коньяк до дна. Рождественский смотрел хмуро:

– Вот же неудачный день. Все одно к одному. И погодка, и матч, и с вами разговорчик.

– Пожалуй, он затянулся. Где там наша Надюша?

Рождественский ковырял вилкой зелень в тарелке:

– Все-таки, честно, неужели вы думаете, что это не несчастный случай?

– А вы?

– Я говорил.

Он выжидающе смотрел на Мазина, но тот молчал.

– Итак, - произнес Рождественский.
– Значит, дело возобновляется, и мне ждать вашей повестки?

– Дело закрыто. Но не исключено, что мне придет в голову зайти к вам выпить рюмочку. Я все-таки в отпуске. А вы приятный собеседник.

Он увидел официантку и достал красную бумажку.

Светлана

Мазин стоял на углу узкой, замощенной булыжником улицы и смотрел на номер ближайшего дома. Нужно было спуститься еще ниже, почти к самой реке. Эта часть города застраивалась давно, в конце прошлого века, и селился тут в то время люд разный, по преимуществу бедный. Домишки были с маленькими комнатками, подвалами, полуподвалами и мезонинами. К домам лепились флигельки, пристроечки, некоторые соединялись между собой, надстраивались, тянулись повыше, вслед за ветками колючих акаций. И хотя на окраинах появились уже высотные махины, здесь улицы сохранили прежний живописный облик, радующий заезжих любителей экзотики.

Молодежь, что вырастала в этих домиках, поступала работать, обзаводилась семьями и переселялась постепенно в новые квартиры в новых районах, тут же оставались пожилые, привыкшие к своим комнатенкам, примусам на кухнях и тенистым дворикам, где в тягучий летний вечер можно посидеть и посудачить с соседями, проживающими рядом не один десяток лет.

Отойдя от угла, Мазин увидел дом, где, как он полагал, жила тетка Светланы Пушкаренко. И в самом деле, в подворотне висела синяя когда-то, а теперь крепко полинявшая доска с фамилиями жильцов, и на ней под семнадцатым номером значилась Пушкаренко Е. К. Мазин вошел в чистенький залитый еще не затоптанным асфальтом дворик и спросил у женщины, набиравшей из колонки воду в чайник: