Страх высоты
Шрифт:
– Не понимаю вас.
– Что тут непонятного? Иногда хочется узнать больше, чем требуется по ходу дела. Вот и сейчас, хотя я в отпуске...
– В отпуске?
– удивилась она.
– В отпуске. И дело закрыто.
– Но вы сказали...
– Что оно не закончено? Я не совсем точно выразился. Юридически оно прекращено, однако для меня самого остались невыясненными некоторые, возможно, несущественные детали. Вроде наклеек. Конечно, наклейка - это чепуха, собственно, по сравнению с самим содержимым бутылки. Но вот находятся люди, для которых
Светлана покачала головой:
– Что вы все-таки хотите сказать?
– Прежде всего, что вы можете не разговаривать со мной, если вам это не нравится.
Она впервые глянула с беспокойством:
– Но вам нужен этот разговор?
– Да, нужен.
– Почему?
Мазин встал со стула и подошел к окну. Внизу девушка в плаще "болонья" разговаривала в парнем. Слов не было слышно. "О чем они? Впрочем, это понятно... А понятно ли? Все можно понять? Поставить себя на место другого? Например, этой Светланы. Насколько она искренна? Чего она ждала от будущего? О чем мечтала? Она говорит, что любила... Почему бы и нет? Это очень просто и естественно в ее возрасте. А ненавидеть? Это тоже просто? В чем я могу подозревать ее?"
Он полез в карман и достал конверт с запиской, полученной в последний день следствия.
– Потому что после того, как я закрыл дело, мне прислали вот эту бумажку.
Он протянул конверт Светлане.
– После?
Она взяла его, вернее, протянула руку, но смотрела прямо в лицо Мазину, и ему пришлось вложить конверт в протянутую руку.
Светлана открыла конверт, достала бумажку и рассматривала ее долго, как бы не понимая, о чем идет речь, а может быть, обдумывая, что сказать.
Он ждал. Наконец она пожала плечами:
– Вы же следователь, вам должно быть виднее.
– Судя по записке, в тот вечер с Тихомировым произошло нечто необычное, и, возможно, это оказалось причиной или как-то повлияло на его смерть.
– Значит, все-таки...
– Пока ничего не значит, фактов нет.
Мазин забрал из ее рук конверт и записку, вложил записку в конверт и не спеша спрятал. Молча. Потом опять глянул на Светлану. Спокойствия и уверенности стало меньше. Она перебирала пальцами край юбки, не зная, видимо, что сказать, а Мазин все молчал и ждал. Он хотел услышать, что скажет она сама, без его подсказки. Это было очень важно, и он ждал.
– Что же вы... Что вы хотите от меня?
Мазин вздохнул. Пожалуй, можно было не сомневаться, что он услышит именно эти слова.
– Дело в том, что записка вызывает очень много вопросов, но прежде всего хотелось бы ответить на два. Кто такой И.? И кто мог переслать записку мне?
– Разве вы не знаете, кто ее переслал?
– Нет, - ответил Мазин и сам подивился уверенности своего голоса. Вы же видели, что на конверте нет обратного адреса.
– Да, правильно.
– Возможно, этот человек хотел помочь следствию, а может быть, ему хотелось просто навредить И.
–
– Наверно, опасался раскрыть себя такими подробностями. Кроме того, мне кажется, что с этим человеком нам приходилось встречаться в ходе следствия и он не хотел демонстрировать свой почерк.
– Но зачем вы говорите все это мне?
– Вы были очень близки с Тихомировым. Может быть, вы подскажете, кто такой И.?
– Откуда мне знать?
Это было сказано слишком быстро.
– Не торопитесь.
– Я ничем не могу помочь вам.
– Хотя и знаете по меньшей мере двух И.?
– Двух?
– Да. Инну Кротову и Игоря Рождественского.
– Но вы же их тоже знаете?
– Меньше, чем вы.
– Нет. Я их не знала и знать не хочу. Кроме вреда, они ничего не принесли ни мне, ни Антону.
– Тем более, вы должны быть заинтересованы в раскрытии истины.
Мазин шагнул на другую половину комнаты и подошел к нише в стене, задернутой белой чистой шторкой. Она была приоткрыта. В нише на подставочке, покрытой вышитым полотенцем, стояла икона без рамки. На потемневшей доске печальная женщина прижимала к себе младенца со взрослыми усталыми глазами. Под иконой лежал пучок высохших вербовых веток.
Светлана наблюдала за ним с тахты.
– Это теткино. Она, сами понимаете, женщина старая.
– Понимаю. Так что вы думаете, могла написать эту записку Инна Кротова?
– спросил он, все еще разглядывая грустную мать с младенцем.
– Почему именно Кротова?
– Потому что с Рождественским они провели вместе почти весь день, и у него не было необходимости предупреждать таким образом Тихомирова, если б он и захотел с ним неожиданно поговорить. Остается Кротова.
Мазин услышал сухое:
– Могла.
Он обернулся:
– Зачем?
– Думаете, она простила его?
– Откуда мне знать.
– Я уверена, что нет.
– Чего же она добивалась?
– Хотела повредить ему. Может, надеялась, что он вернется.
– Вряд ли. В записке написано: "Речь идет не обо мне". Значит, если писала и Кротова, то дело не в ней.
– Вы просто не знаете женщин!
Мазин улыбнулся:
– А кто их знает? Знают они себя сами? Например, вы?
– Я знаю.
– Предположим. Итак, вы считаете, что записку могла написать Кротова и побудило ее неприязненное отношение к Тихомирову.
– Да.
– Однако вы говорите уверенно, а вначале будто сомневались?
– Вы меня убедили.
Мазин уловил враждебность.
– Извините, - уклонился он, - иногда это бывает. Но вы не казались мне человеком, легко поддающимся внушению.
– Интересно, какой я вам казалась?
Сказано было с вызовом, и теперь его стоило принять.
– Так как мы беседуем неофициально, я не скрою. Вы показались мне спокойной, уравновешенной, человеком, который стойко переносит несчастья и делает то, что хочет сделать. Так мне показалось вначале.