Страницы моей памяти
Шрифт:
Лиля жила в Москве, она давно плохо слышала, у неё был отосклероз – это когда слуховые косточки: молоточек и наковальня, которые должны быть подвижные и передавать колебания барабанной перепонки на слуховой нерв, теряют свою подвижность и срастаются между собой. Лиля в Москве уже ходила к врачам, и ей сказали, что необходимо делать операцию. Она этого боялась, ведь операцию должны были делать под микроскопом, а техника была ещё не очень развита: ни лазеров, ни ультразвука, ни телеэкрана, на котором всё было бы видно. И она попросила узнать, сможет ли её посмотреть знаменитый
Мы как раз на этой кафедре со своими преподавателями - полковниками вели консультативный приём больных. Мой преподаватель сумел вписать Лилю Звягину в список больных, подлежащих консультации профессора. Лиля приехала из Москвы в назначенное ей время, пришла на кафедру и ждала своей очереди на осмотр профессором. На кафедре был большой зал, в котором по периферии стояли столики для консультации, около столиков находились больные. Когда профессор Воячек через весь зал семенил к нашему столику, то Лиля сказала мне, что боится за профессора, а вдруг он не дойдет и упадет. Но он дошёл, посмотрел и сказал, что операция на ухе неизбежна.
Потом в Москве она сделала операцию и стала слышать, но сначала очень громко, так что ей мешал шум, а потом лучше. Правда через лет десять, она снова стала хуже слышать, но профессор Воячек к тому времени уже умер.
Еще нам читал лекции генерал-лейтенант Павловский, академик, биолог, лауреат Сталинской премии. Кстати, об академике Павловском. Он был уже старый, полный, с седой бородой. Ещё в 1905 году он возглавлял экспедицию сотрудников Военно-Медицинской Академии в сибирскую тайгу, где им был открыт возбудитель таёжного энцефалита – клещ. Павловский был глухой, но читал нам все вводные лекции. У меня даже есть фотография Павловского на кафедре, которую я сделал во время его лекции.
Как-то раз, когда я в очередной раз был назначен в состав военного патруля для несения службы в Ленинграде, нам дежурный по Ленинградской комендатуре рассказал забавный случай, связанный с академиком Павловским.
Однажды этому майору, когда он дежурил по комендатуре, позвонил патрульный с Невского проспекта и доложил, что по Невскому гуляет генерал-лейтенант с седой бородой, при погонах и в шляпе. Начальник патруля, лейтенант, побоялся сделать замечание генерал-лейтенанту. Тогда дежурный сказал ему: «Жди меня, я подъеду на машине».
Он подъехал, подошёл к генерал-лейтенанту Павловскому строевым шагом, отдал ему честь и сказал: «Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться». Тот ему кивнул, и тогда майор ему сказал: «Товарищ генерал, вы по ошибке вместо фуражки одели шляпу». Генерал потрогал шляпу и сказал: «Да, да». Майор предложил генералу отвезти его на машине домой переодеваться и Павловский согласился.
А с академиком Орбели я имел счастье здороваться за руку.
Я был на первом курсе, и был еще тогда младшим лейтенантом. Регулярно мы ходили в наряды: или начальниками патрулей, или помощниками дежурного по академии. Дежурным обычно назначали какого-нибудь подполковника медицинской службы с факультета усовершенствования врачей. Дежурный по Академии должен был утром встречать
И вот, мой дежурный полночи тренировался как подойти, как доложить и очень переживал по этому поводу. Ведь он был врач, а не строевой офицер, и давно забыл азы строевой подготовки. А я ведь только что прибыл со строевой должности, я был настоящий строевой офицер, все это знал и умел, поэтому целую ночь показывал подполковнику, как надо действовать при докладе начальнику Академии.
Под утро он сказал мне, что пойдет проверять караулы, а я должен буду встретить начальника Академии. Мне это было запросто.
Вот я и встретил академика в роскошном вестибюле с колоннами. Скомандовал: «Смирно!», хотя там был только один часовой у знамени, и доложил ему как положено, а он мне пожал руку, хотя этого обычно строевые начальники не делали. И я долго хвастался, что пожимал руку всемирно известному ученому, академику, лауреату.
И сейчас мне также приятно об этом вспомнить.
Осколки культа личности
С академиком Орбели позже случилась история, типичная для культа личности.
Он является автором автономной вегетативной нервной системы, которую признает весь мир. А тогда, в последние годы жизни Сталина, его теория почему-то не соответствовала диалектическому материализму и мы потом на партсобраниях клеймили его за «метафизику».
Орбели сняли с должности, перевели в институт физкультуры, писали о нем и ругали в газетах. Но не только он тогда пострадал.
Генерал Хлопин, профессор кафедры гистологии, посмел экспериментальным путем опровергнуть открытие Лепещинской, которая в подтверждение диалектического материализма якобы экспериментально доказала возникновении клетки из неклеточного вещества.
Так на кафедре гистологии это опровергли. Генерала Хлопина вызвали в ЦК ВКП(б), а оттуда его привезли уже на носилках, парализованного. Потом, работники кафедры на партийном собрании публично каялись в своих ошибках и недооценке учения диалектического материализма.
Время было тяжелое, и сейчас я смотрю на это и думаю: какие перегибы допускала наша власть. Вот, например, история академика Трофима Денисовича Лысенко.
После первого курса я на отлично сдал биологию, где отвечал на вопросы наследственной науки, которую разработали Морган и Вейсман: Подробно отвечал, как на мухах дрозофилах эти ученые доказали теорию наследственности.
Но через месяц, в 1948 году состоялась сессия ВАСХНИЛ (Всесоюзная академия сельскохозяйственных наук имени Ленина), где академик Лысенко громил «метафизические теории Моргана и Вейсмана», которые противоречили марксистско-ленинскому учению о диалектическом материализме.
Нас, конечно же, после этой сессии ВАСХНИЛ собрали на партийное собрание, где все каялись в своих ошибках. Сколько людей пострадало, сколько было сослано в лагеря! Потом это было описано в замечательном романе Дудинцева «Белые одежды».