Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам
Шрифт:
В октябре 2015 года премьер-министр Венгрии Виктор Орбан публично раскритиковал Сороса, назвав его одним из активистов, которые «поддерживают все, что ослабляет национальные государства». В ответ Сорос публично подтвердил, что многочисленные группы, которые он финансирует, действительно работают на цели, описанные Орбаном. В электронном письме, направленном в Bloomberg, Сорос заявил, что его фонд стремится «поддерживать европейские ценности», а Орбана он обвинил в попытках «подорвать эти ценности». Далее Сорос сказал об Орбане: «Его план рассматривает защиту национальных границ как цель, а беженцев — как препятствие. Наш план рассматривает защиту беженцев как цель, а национальные границы — как препятствие». [178] Диалог прекратился прежде, чем кто-то успел спросить Сороса, как долго продержатся эти европейские ценности, если в Европу смогут приезжать люди со всего мира.
178
«Орбан
Но затем аргументы изменились. СМИ всего мира уже писали о том, что Европа «прогибается» под натиском новоприбывших, когда вечером в пятницу, 13 ноября, Париж потрясли три часа скоординированных террористических атак. Боевики на автомобилях, вооруженные автоматами, проезжали мимо и стреляли в парижан, которые ели и пили в барах и ресторанах. В то же время террористы-смертники подорвали стадион «Стад де Франс» в Сен-Дени, где президент Олланд находился среди зрителей, наблюдавших за футбольным матчем. Помимо перестрелок и взрывов в ресторанах, трое боевиков проникли в концертный зал театра Bataclan на бульваре Вольтера. Пока более тысячи человек слушали концерт в стиле хэви-метал, нападавшие начали стрелять из автоматов и застрелили всех, кого смогли. Они выстроили в ряд людей в инвалидных колясках в секции для инвалидов и расстреляли их одного за другим. В других местах они бродили по зданию, выслеживая людей, которые лежали раненые или прятались. Одна выжившая молодая женщина написала впоследствии: «Когда я лежала в крови незнакомцев и ждала своей пули, чтобы покончить с моими 22 годами, я представляла себе каждое лицо, которое когда-либо любила, и шептала „Я люблю тебя“, снова и снова, размышляя о самых ярких моментах моей жизни». Мужчины продолжали стрелять в людей по всему театру, пока не прибыла полиция, и тогда боевики привели в действие жилеты смертников. К концу вечера в Париже погибли 129 человек, еще сотни были ранены.
Ответственность за теракты взяло на себя Исламское государство в Сирии. Как и в случае с каждым предыдущим терактом в Европе, континент затаил дыхание и задумался о худшем сценарии. Со временем выяснилось, что преступники были родом из Франции и Бельгии. Но после теракта один из главарей смог благополучно вернуться в Бельгию. Не менее важным оказалось и то, что у одного из смертников на «Стад де Франс» был поддельный сирийский паспорт на имя «Ахмад аль Мохаммад». Официальные лица признали, что человек с таким именем въехал в Европу в качестве просителя убежища за месяц до терактов. Оказалось, что отпечатки пальцев совпадают с отпечатками пальцев человека, который въезжал в Грецию под этим именем в октябре. Человек с таким именем был подобран греческой береговой охраной в начале того же месяца на тонущей лодке, наполненной 70 другими мигрантами. В ноябре он, судя по всему, отправился с острова Лерос через Сербию, Хорватию, Австрию и Венгрию и, наконец, в Сен-Дени. Хотя новости появлялись крайне медленно, уже через год после теракта стало ясно, что большинство парижских нападавших, включая главарей, не только побывали в Сирии, где прошли террористическую подготовку, но и пробирались в Европу и обратно, выдавая себя за мигрантов.
Любой общественный аппетит к таким проницаемым внешним границам начал уменьшаться. Как только стало известно о свободном перемещении террористической ячейки по территории Франции и за ее пределы в ночь нападения, так же уменьшился и аппетит к созданию абсолютно безграничного континента внутри Европы. Однако через два дня после парижских терактов Жан-Клод Юнкер на пресс-конференции в Анталье (Турция) заявил: «Нет никаких оснований для пересмотра политики Европы в отношении беженцев». Он пояснил, что нападавшие в Париже были «преступниками», а не «беженцами или просителями убежища», добавив: «Я хотел бы обратиться к тем в Европе, кто пытается изменить принятую нами миграционную повестку дня. Я хотел бы напомнить им, что нужно быть серьезными в этом вопросе и не поддаваться этим базовым реакциям, которые мне не нравятся». Нравится ему это или нет, но общественные и политические настроения менялись. Если преимущества парижанина, отправляющегося на ночь в Брюссель, всегда были очевидны, то теперь люди осознавали и риски системы, позволяющей бельгийскому мусульманину отправиться в Париж на вечер и вернуться домой позже той же ночью, не подвергаясь опасности. Парижские теракты ускорили процесс быстрого разворота, который уже начался. Норвегия поспешно начала менять свою политику предоставления убежища, а через две недели после парижских событий даже Швеция объявила, что отныне будет вводить проверки на своих границах. Отныне люди, въезжающие в страну, должны будут предъявлять удостоверение личности. Это было объявлено так, будто никто никогда не слышал о подобном. Когда заместитель премьер-министра Швеции, представительница партии «зеленых» Эса Ромсон, делала это заявление, она расплакалась.
В свою очередь, президент Олланд объявил, что Франция находится
Менее чем через две недели после терактов Мануэль Вальс, премьер-министр Франции, заявил, что Франция не примет более 30 000 просителей убежища в течение следующих двух лет. После встречи с канцлером Меркель в Париже Вальс резко заявил: «Это не Франция сказала „Приезжайте!“». В то время как канцлер Меркель продолжала настаивать на важности соблюдения системы квот для каждой страны, г-н Валс заявил журналистам: «Мы не можем больше принимать беженцев в Европе, это невозможно». Позже его офис заявил, что в переводе произошла ошибка, и он хотел сказать, что Европа больше не может принимать «столько беженцев».
Как и в Великобритании и других европейских странах, французская общественность была вправе скептически относиться к подобной риторике и заявлениям. На протяжении десятилетий они слышали одно и то же обо всем, что касалось иммиграции и интеграции. Поскольку процент населения, родившегося за границей, продолжал расти с каждым годом, французские политики, как и их коллеги по всему континенту, соревновались в том, кто будет жестче высказываться по этому вопросу. На протяжении 1970-х и 1980-х годов Валери Жискар д'Эстен, Франсуа Миттеран и их коллеги соревновались друг с другом в том, чтобы казаться более строгими, чем другие, по этим вопросам. В 1984 году Жак Ширак, тогдашний мэр Парижа, публично предупредил: «Если сравнить Европу с другими континентами, то это ужасает. С точки зрения демографии Европа исчезает. Через двадцать или около того лет наши страны опустеют, и независимо от нашей технологической мощи мы будем неспособны ее использовать».
В 1989 году премьер-министр-социалист Мишель Рокар заявил в телевизионном интервью по вопросу о предоставлении убежища, что Франция «не может принять все несчастья мира». Далее Рокар похвастался количеством людей, которых, по его словам, его правительство выдворило из страны, и тщетно пообещал еще больше выдворений в ближайшие годы. Как и Миттеран до него, Рокар сыграл на том, что к тому времени стало ловким предвыборным маневром французских левых в преддверии выборов. Все эти заявления были частью политической игры. Лишь немногие из них имели какое-либо влияние в реальности.
В 1985 году, когда Жан Распай и Жерар Дюмон писали свою статью о том, как будет выглядеть Франция в 2015 году, французские левые при Франсуа Миттеране были в замешательстве. Его переход от крайне социалистической к более свободной рыночной экономической политике стал политической катастрофой, оттолкнув от него профсоюзный класс, который составлял его крупнейший электорат. Левые уже были расколоты на социалистов и коммунистов Жоржа Марше, и в преддверии парламентских выборов 1986 года казалось, что при избирательной системе Пятой республики левые не смогут победить. Опыт президента Миттерана в качестве министра в Четвертой республике научил его маневрировать на выборах, поэтому в середине 1980-х годов он разработал план по уничтожению правых и захвату президентского кресла на выборах 1988 года. План состоял в том, чтобы заставить социалистический парламент принять новый избирательный закон, основанный на пропорциональном представительстве, и обеспечить, чтобы иммиграция стала огромной проблемой.
В этот момент Жан-Мари Ле Пен и его антииммигрантская партия «Национальный фронт» оказались исключительно полезны Миттерану, который позаботился о том, чтобы Ле Пену, которого до этого держали на самых дальних подступах, было предоставлено как можно больше возможностей. Впервые Ле Пен стал получать регулярные приглашения на телевидение, и его поощряли высказывать свои взгляды. Обратной стороной было то, что организованное социалистами антирасистское движение («Touche pas a mon pote») также получило максимальную известность. В процессе Миттеран устроил так, что поврежденные левые создали поврежденных правых. Он знал, что Национальный фронт может только навредить правым и заставить голоса избирателей уходить в другую сторону, и что ни одна правая партия никогда не сможет заключить союз с Национальным фронтом или даже сейчас не осмелится приблизиться к линии Национального фронта по вопросам иммиграции, национальной идентичности и патриотизма. Если бы они это сделали, Миттеран знал, что их тоже заклеймят как фашистов, расистов и предателей ценностей Республики.