Странные занятия
Шрифт:
— Мисс Моррелл… прошу прощения, что был излишне резок.
Но она меня даже не услышала: сидела, закрыв руками свое чужое лицо, чувствуя, как под преданной плотью накапливаются перемены.
В спертом воздухе клуба плавали завитки дыма. Змеясь к потолку, они проходили через подкрашенные лучи софитов, которые расцвечивали их в кричаще-яркие тона, придавая мимолетное жизнеподобие. Почти все в шумном, переполненном помещении курили: и табак, и калифорнийский каннабис. Когда выпускник Бэннекеровского Института способен выкорчевать из вас
А мы с Дженни были сегодня среди поистине богатых.
После утомительного дня в клинике я считал, что заслуживаю лучшего отдыха, какой удастся получить за деньги, а это означало только одно место: «Radix Malorum» [45] на самом верху Гарлемской Башни. Один только вид, который открывался из панорамных окон, оправдывал вздутые цены. Манхэттен выглядел так, словно какой-то разгневанный бог сорвал ночное небо, встряхнул калейдоскоп звезд, чтобы они сложились в геометрические фигуры, и кинул их нам под ноги как бесценный ковер.
45
«Корень зла» (лат.).
Дженни рассказывала, как прошел ее день. Я слушал вполуха, время от времени отпивая маленькими глотками запредельно дорогой коктейль, позволяя алкоголю беспрепятственно творить в моем теле что пожелает.
— Готова поклясться, — говорила Дженни, — детишки, которых я учу, с каждым днем становятся все умнее. Говорят, скоро придется снова снизить избирательный возрастной ценз. Голосовать на выборах в двенадцать лет, можешь себе такое представить? Когда мы росли, помнится, все твердили, что и пятнадцать слишком рано. Да и что такое напихали в последний вариант мнемотропина? Я едва держусь впереди своих учеников!
Я пробормотал что-то про обращение эволюции вспять, про возврат к самодостаточности большинства млекопитающих вскоре после рождения. Правду сказать, меня больше занимал вопрос, станет ли сегодняшний вечер там самым, когда я решусь удовлетворить мое любопытство относительно Дженни.
Мы познакомились год назад на вечеринке, которую устроил один из моих пациентов. Даже с другого конца комнаты меня заворожила ее природная красота. Густые черные волосы волнами падали ей на плечи. В удлиненном лице с высокими скулами и крупным носом общей красоты было больше, чем позволяла предположить сумма его компонентов. Глубокие сияющие глаза были обрамлены самыми густыми ресницами, какие я когда-либо видел.
Первой моей мыслью было: «Какой гений вылепил это лицо? Никак не пойму, чей это стиль!» — но вслух я пробормотал: «Ах ты, сволочь циничная. Почему она не может быть настоящей?»
Я ухаживал за ней беззастенчиво, изо всех сил, какие только смог из себя выжать. И даже несмотря на мои неловкость и отсутствие такта, она увидела во мне что-то привлекательное. В тот вечер в спальне хозяина на втором этаже, на заваленной пальто кровати
С тех пор я намеренно воздерживался. Теперь она слишком много для меня значила, и мне не хотелось знать, забирался ли в ее плоть другой скульптор. Но неведение меня убивало.
Я покачал головой.
— В чем дело? — спросила Дженни.
— Ни в чем. Просто думал, в каком безумном мире мы живем. Почему все не может быть проще, как, скажем, пятьдесят лет назад, когда идиотская кирлиэновская фотография [46] и обратная биосвязь были от нас так же далеко, как идея, что тела можно читать и переписывать, как книги?
46
метод фотографии, позволяющий заснять биополя людей и предметов, открытый в 1939 г. Симионом Кирлиэном.
Она взяла меня за руку.
— В первый раз такое от тебя слышу, Джек. У тебя, наверное, был ужасный день. Может, нам лучше поехать домой?
Мысль показалась мне заманчивой, поэтому мы подозвали официанта (человека, разумеется, не робота — за такие-то цены), который перевел нужную сумму на счет ресторана, не забыв и про свои чаевые.
Медленно пробираясь через переполненный, заставленный столиками зал, мы направлялись к двери. На полпути я остановился — кто-то дергал меня за полу смокинга.
Я опустил взгляд. Снизу вверх на меня агрессивно уставилось тупорылое лицо холерика. Он был явно пьян и искал ссоры. Мне показалось, я его знаю, но не мог вспомнить откуда.
Он пьяно жевал слова:
— Ну надж кого мы видм, выд'юшися докт'р Строуд, лолуб'ги обр'цовый 'рач. Садит'сь, выпьте с нами, док. Штоб вы знали, что мы не серсся, шо вы вышврнули нас исс'оей вонючей клиники.
Я обвел взглядом его собутыльников, один из которых был худым и разряженным в пух и прах, и тут все вспомнил.
— Послушайте, у меня правило: не брать больных, особенно в таком критическом состоянии, как сбой иммунной системы. Я ничего не мог сделать для вашего друга.
— Д' скажи 'шь правду, скотина т' занощивая. Ты мог, но не захотел! У всех честных клеткоглядов работы столько, что им в век не расхлебать. И теперь Митч на моноклоновых антителах, а у них-то восемнадцать процентов гарантии! А ты только и делаешь, что клетки дрессируешь!
— Я биоскульптор, я не дрессирую клетки, — сказал я.
Дженни тянула меня за рукав. Ресторан притих, все головы повернулись к нам.
— Да и дрессировщик-то ты, скажу я тебе, хреновый! — Холерик начал вставать.
Я схватил его за плечо, когда он еще приподнимался. От его жизненной ауры несло страхом и нездоровым образом жизни. Мне понадобилось меньше секунды, чтобы подарить ему толику стенокардии, от которой он, задыхаясь, рухнул на стул. Пусть попытается доказать, что я имею к этому какое-то отношение! При его телосложении подобный приступ может быть совершенно естественным.