Страшные сказки Бретани
Шрифт:
Все трое тотчас же взялись за дело — разыскали в опустевшем замке кувшины с водой и полотенца, смыли кровь со своих рук и лиц, оправили одежду, насколько это вообще было возможно. Женщины причесали растрепавшиеся во время схватки волосы, завязали развязавшиеся шнурки и ленты, а затем вновь осмотрели дом, чтобы убедиться, что в нём нет ни одной живой души, кроме них, — даже собаки или кошки. Леон вновь вооружился шпагой и спрятал в сапог осиновый колышек, выдернутый из груди мёртвого графа (капитан до последнего ожидал, что вампир, едва оружие будет извлечено из его груди, поднимется и вновь нападёт на них, но этого, к его огромному облегчению, не произошло). Затем он унёс тяжёлую серебряную цепь, забросив её в подвал — действительно очень мрачный, больше похожий
Оружие убитых они, посовещавшись, отнесли в тот же подвал, перед этим как можно тщательнее оттерев от крови шпагу конюха, который, скорее всего, был никаким не конюхом — уж чересчур ловко он обращался с оружием. Тело графа втащили в гостиную и положили рядом с остальными телами. Леон, за время службы в гвардии повидавший и не такое, глядел на мертвецов равнодушно, Изабелла отводила глаза, не желая видеть дело своих рук и зубов — разорванные глотки чернобородого и Вателя. Эжени вообще смотрела только в пол, старалась не дышать, редко и резко втягивая носом воздух и подолгу задерживая дыхание, и была очень бледна, хотя Леон не знал, чем это вызвано — видом мёртвых тел или слабостью после схватки с вампиром. В конце концов Эжени не была хрупкой девой, падавшей в обморок при любой возможности: её не напугали трупы Филиппа Тома, Жиля Тома, отца Клода, Абеля Турнье…
Когда всё было готово, Леон открыл бутылку вина, прихваченную им из погреба, и щедро полил им тела, столы и стулья из дорогого дерева, тяжёлые шторы, скрывавшие жилище вампира от солнечного света. Затем он высек искру, и вскоре пламя весело побежало по ткани, дереву и плоти, не делая различий. Все трое поспешили покинуть замок раньше, чем до них дойдёт запах дыма и горелого мяса, и вскоре Леон с Эжени уже седлали лошадей. Вороная кобыла и Ланселот испуганно ржали и вскидывались на дыбы, пугаясь не то присутствия вампирши, не то близящегося пожара. В замке что-то звенело, гремело и трещало, стёкла со звоном лопались, и осколки сыпались прямо на землю, из окон валил дым, а внутри бушевало пламя, пожирая останки де Сен-Жермена и его сообщников.
Леону вспомнился пожар, устроенный в Лондоне Луизой де Круаль, и он поспешно отвернулся. Изабелла же, напротив, глядела на огонь, как зачарованная, и по ней было видно, как страшит и одновременно манит её пламя. Накидка с капюшоном укрыла её тело и лицо, перчатки — руки, но её карие глаза наполнились неизбывной тоской.
— Мой Этьен… — прошептала она, касаясь висящего на шее медальона. — Теперь ты отомщён. Но встречу ли я когда-нибудь такого, как ты?
— Что вы теперь будете делать? — спросила Эжени, похлопывая коня по морде, чтобы успокоить его.
— Доберусь до своего тайного укрытия, — ответила вампирша. — У нас с Этьеном был дом в глуши, где мы могли спокойно жить, не опасаясь чужих взглядов. Деньги у меня тоже есть, так что я не пропаду.
— Он далеко, ваш дом?
— Скажем так: для обычной женщины добраться туда пешком, без пищи и воды, было бы сложной задачей. Но я не обычная женщина, я — вампирша, — Изабелла тряхнула головой, и её густые чёрные кудри рассыпались по плечам. — Буду идти ночью, когда мне светит луна, а днём скрываться в тени. Не пропаду, — повторила она и улыбнулась, глядя на Леона и Эжени. — И я желаю вам удачи. Вы помогли мне, нежити, кровопийце, избавили меня от смертельного врага, сделали меня свободной, в то время как любые другие люди вонзили бы мне кол в сердце, едва узнав, кто я на самом деле. Я уезжаю далеко отсюда, и вряд ли наши с вами пути когда-нибудь пересекутся, но я от всего моего небьющегося сердца желаю вам счастья.
— И вам, — Эжени приложила руку к груди и слегка поклонилась. Леон молча отдал честь, подумав, что для него величайшим счастьем будет уже то, что их с вампиршей пути больше никогда не пересекутся. Потом Изабелла развернулась, поплотнее закуталась в накидку Эжени и лёгкой летящей походкой, почти вприпрыжку, направилась прочь — длинное
***
Магия вернулась к Эжени через три дня. Сначала она могла делать только мелкие вещи, вроде зажигания свечей или открывания замков без ключа, поэтому синяки и царапины, полученные Леоном в схватке с вампиром, и его прокушенное Изабеллой запястье пришлось лечить без волшебства, с помощью трав и мазей, купленных в одной лавочке на обратной дороге. Края, бывшие некогда владениями графа д’Эрвье, они покинули спокойно — хозяин гостиницы без умолку твердил только о таинственном пожаре, но это было вызвано природной болтливостью, а не подозрениями в адрес постояльцев. Леон мрачно кивал и качал головой, Эжени ахала и сочувствовала, а хозяин продолжал сокрушаться, что управляющий, господин Ватель, в последнее время водился со странными людьми, и они вполне могли напиться вина, поспорить из-за карточного долга или чего ещё, подраться, а там упала свеча, другая, а потом и весь замок занялся. Или же эти люди убили господина Вателя, а пожар устроили, чтобы скрыть следы. И неизвестно, когда вернётся граф и вернётся ли вообще — может, он уже сложил голову на чужбине. И что теперь будет, и кому достанутся земли и то, что осталось от замка, неизвестно.
Вопросы наследования не очень-то волновали Эжени — достаточно было того, что они с Леоном сумели остановить одного кровопийцу и помочь другой, что нападения в здешних краях прекратились, и они могли возвращаться домой. На обратной дороге они всё так же ночевали в гостиницах и на постоялых дворах, останавливаясь в одном номере, и Эжени поначалу боялась прикасаться к Леону, не желая тревожить его травмы, но сын Портоса быстро доказал ей, что он прекрасно себя чувствует, особенно рядом с ней, и в любой миг готов подпитать её магию. Лёжа в постели, прижимаясь к нему, склонив голову на грудь Леона и слушая ровные удары его сердца, Эжени ощущала, как её медленно покидает страх, вызванный столкновением с вампиром, и отвратительные образы мёртвых тел изглаживаются из её памяти. Когда Леон гладил её, целовал, ласкал, она ощущала, как ушедшая магия вновь наполняет её тело, и ей порой казалось, что на коже, там, где её касался Леон, вспыхивают и гаснут золотые узоры.
Сюзанна и Бомани встретили госпожу и её спутника в своей обычной манере — негр проворчал, что столь длинные путешествия утомляют его хозяйку, вон она вся бледная и в седле еле держится, а уж бедным лошадкам, наверное, совсем худо, потому что кормят их на постоялых дворах не пойми чем. Сюзанна едва не расплакалась от радости, что Эжени и Леон вернулись живыми, а когда Эжени объявила, что вампиров в тех краях больше нет и Франсуа может спокойно возвращаться в родной дом, служанка едва не кинулась целовать ей руки. Её кузен, несмотря на заверения сестры и её госпожи, что вампиры больше никого не потревожат, предпочёл остаться у Сюзанны — из страха перед нежитью (как предположила Эжени) или из-за большого количества красивых девушек в землях де Сен-Мартен (как посчитал Леон). Впрочем, парень он был работящий, и родители Сюзанны не возражали, чтобы он пожил у них ещё немного.
Между тем время шло, и апрель сменился маем, необычайно тёплым и светлым. Солнце палило нещадно, и Эжени мысленно посочувствовала вампирше Изабелле, надеясь, что та уехала в менее солнечное и более пасмурное место. На деревьях лопались почки, разворачивались первые листья, птицы стали петь громче, воздух наполнился запахом цветов, и весь мир, казалось, открылся весне. Ярче сверкали улыбки девушек, горели их румяные щёчки, звонче хохотали юноши, вино было вкуснее и пьянило сильнее, и тень под любым деревом казалась подходящей для того, чтобы там могли уединиться влюблённые.