Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Я слышу, матушка, — повторила она. — Отец вёл переписку с какой-то женщиной по имени Корнелия, и тебя это волнует.
— Прочти сама, — Матильда протянула ей письмо. Эжени взяла его и уставилась на желтоватую бумагу, пытаясь разобрать почерк своего отца, который всегда был и остался неровным. Буквы расплывались, наскакивали одна на другую, письмо пестрило кляксами и зачёркиваниями — должно быть, отец писал его в состоянии сильнейшего душевного волнения.
«Корнелия!
Я заклинаю тебя Гекатой всеми богами, в которых ты веришь, если ты веришь вообще
Я знаю, какой опасной ты можешь быть, поэтому умоляю, прошу, предупреждаю тебя: не смей причинить вред моей семье! Матильда ничего не знает о тебе, она верит мне, Эжени же и вовсе девочка невинное дитя. Каким сильным бы ни было твоё вол искусство, я не верю, что ты тронешь юную девушку, почти ребёнка! Если ты считаешь, что я поступил бесчестно, бросив тебя и разбив тебе сердце (хотя я множество раз объяснял тебе, почему был вынужден так поступить), направь свою месть на меня, но не трогай мою семью.
Повторяю ещё раз, как и множество раз до этого: мне очень жаль. Я не собирался причинять тебе боль, я ведь и правда любил тебя. Но иногда наступает время, когда человеку приходится выбирать между своим и чужим, между долгом и любовью. Я выбрал долг, и ты, пусть ты и живёшь только своими желаниями и стремлениями, должна меня понять. Ты не была бы счастлива со мной, как и я не был бы счастлив с тобой. Тебе нужен был такой же, как ты, ровня тебе.
Если в тебе ещё осталась хоть капля искра милосердия, прошу: отпусти меня.
Венсан де Сен-Мартен»
— Это всё очень печально, — Эжени окончила чтение и протянула письмо матери, но та покачала головой.
— Пусть лучше останется у тебя. Я не могу держать его у себя, спать с ним под подушкой, мне кажется, оно жалит меня, подобно ядовитой змее!
— Так ты хочешь, чтобы теперь оно жалило меня? — едва произнеся колкость, девушка уже пожалела о ней. Лицо матери стало суровым, брови нахмурились, а в голосе зазвучали полузабытые стальные нотки.
— Эжени! Я удалилась в монастырь, чтобы забыть о тяготах мирской жизни, и вовсе не хочу, чтобы они настигли меня здесь! Ты в любом случае располагаешь большей свободой, чем я, и сможешь что-нибудь сделать.
— Что именно, матушка?
— Найти старых друзей Венсана, расспросить их о его возлюбленной по имени Корнелия. Писем, которые она писала ему, совсем мало, она не сообщает ни своей фамилии, ни места, из которого отправлено письмо, да и вообще изъясняется какими-то загадками. Но я боюсь, что она чем-то шантажировала твоего отца. Быть может, — Матильда совсем помрачнела, — у неё был внебрачный ребёнок от Венсана. И теперь, как знать, он может заявить свои права на владения твоего отца! Вдруг твой отец и Корнелия вступили в тайный брак? И тогда твои права и твоё происхождение окажутся под угрозой!
— Я не верю, что отец мог поступить столь бесчестно, — поморщилась Эжени. — И в письме ни слова нет ни о каком ребёнке, кроме меня!
— В письме вообще мало понятных слов, — Матильда тоже поморщилась, точно так же, как её дочь. — Например,
— Богиня колдовства и тёмных сил у древних греков, — Эжени напряжённо смотрела на письмо, пытаясь ухватить крутящуюся в голове мысль. В ушах у неё эхом отдавались слова «выбирать между своим и чужим, между долгом и любовью». Где-то она уже слышала эту фразу…
— Господи, этого только ещё не хватало! — мать перекрестилась. — Колдовство! Боже, у меня и так возникли нехорошие подозрения насчёт смерти Венсана.
— Ты думаешь, что его убили? — девушка вытянулась в струнку в ожидании ответа.
— Нет, — лицо Матильды стало бесконечно скорбным, и она снова перекрестилась. — Я думаю, что твой отец совершил величайший грех и покончил с собой.
— Так поэтому ты ушла в монастырь? — осенило Эжени. — Молиться о душе самоубийцы?
— Тише! — мать с тревогой поглядела на дверь. — Никогда не знаешь, не подслушивает ли кто-нибудь… Я не хочу верить в это, но твой отец неплохо разбирался в травах, лекарственных и ядовитых, у него была богатая библиотека. Если бы он захотел изготовить какой-нибудь яд, он с лёгкостью смог бы это сделать — а потом принял его.
— Но зачем ему накладывать на себя руки? — недоумевающе воскликнула дочь.
— Если бы я знала! — вздохнула Матильда. — Но ты читала письмо. Эта Корнелия шантажировала его! Угрожала причинить вред нам с тобой… — она побледнела. — Должно быть, она богата и имела возможность нанять людей для нападения. Возможно, она также имеет вес при королевском дворе. Или знает толк в ядах — не зря ведь Венсан упоминал какое-то искусство… В любом случае эта женщина очень опасна. И я позвала тебя сюда, чтобы предупредить. Мне, удалившейся от мира, вряд ли что-то угрожает в стенах монастыря — кому нужна старая монахиня? Но ты, моя бедная девочка… Тебе нельзя оставаться в родных краях. Выйти замуж и уехать подальше будет лучшим решением.
— Ты опять об этом! — Эжени всплеснула руками. — Почему все наши разговоры сводятся к моему замужеству? Не получится ли так, что я, убегая от призрачных проблем, найду настоящие? Если муж будет груб и жесток, будет изменять мне? После смерти отца прошло десять месяцев, и никто не пытался выселить меня из замка или объявить незаконнорожденной.
«Убить меня пытались множество раз, но это никак не связано с загадочной Корнелией, поэтому про это я матери говорить не буду», — добавила она про себя.
— В конце концов, я тоже могу быть опасна! — решительно заявила она, но Матильда только грустно усмехнулась и покачала головой.
— Моя девочка! И откуда вы такие берётесь — храбрые, безрассудные, думающие, что знаете всё на свете! Камилла вон тоже заверяла меня, что справится без посторонней помощи — а у самой глаза на мокром месте, губы дрожат, лицо бледное…
— Камилла?
— Камилла Башелье, одна из девушек, воспитывающихся здесь. Её отец — богатый человек, но до дочери ему дела нет, поэтому он отправил её сюда — учиться кротости и смирению. Вот только Камилла не желает учиться и осмеливается спорить даже с самой матерью Христиной. За что уже не раз попадала в карцер и бывала бита розгами, но сломить её дух не так-то просто. Правда, мне кажется, что бедная девочка больна, — мать снова перекрестилась. — Недавно она пришла ко мне испуганная, вся в слезах, и призналась, что либо сходит с ума, либо она одержима.