Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Прости за навязчивые повторы, но я не могу найти других слов для описания происходящего со мной. Я спала и проснулась такая счастливая, но обнаруженное мной повергло меня в отчаяние — тебя нет! — и шок. Что это?.. А потом я вспомнила наш разговор, весь, до мелочей. Пишу и… и все-таки никак не могу представить себе, что такое возможно…
Когда я сказала тебе, что ты действительно погиб, раз являешься мне, ты улыбнулся и сказал, что у тебя есть неоспоримое доказательство обратного, и это было сильное доказательство…
Только утром я поняла, что ты имел в виду. Но тогда я ничего не понимаю!..
Неужели ты был у меня? Со мной? Но как? И
Нет, бред! Я ловлю себя на том, что не пойму с кем разговариваю, кому пишу — тени? воспоминанию? живому человеку?.. Но если ты жив, как же ты бесчувствен! Неужели ты не можешь простить и мстишь мне? Но даже тени это не пристало, тем более, тебе — живому! Ты не был таким. Господи, что я пишу? (Но я решила написать тебе, во что бы то ни стало и без всяких черновиков, слишком сильно то, что я испытала сегодня ночью! Переписывать снова я не смогу, меня не хватит.) Это же… вот опять хочется написать: бред, сумасшествие, безумие, — и иначе это не назовешь!.. Я надеюсь, что причина, жив ты или нет, другая. В любом случае, дай мне, пожалуйста, знать, что ты, кто ты, где ты…
Мария.
P.S. Чтобы не выглядеть совсем дурой, я послала письмо не на твои адреса, проследить которые я смогла только до Гончарной набережной (дальше следовал какой-то замысловатый обмен с межгородом и никто не мог сказать, где ты: в С-Петербурге, Подмосковье или в Москве), а — твоим родителям, с «хитрой» припиской, что потеряла тебя, уехав в командировку за границу (собственно, так и было). Поэтому и письмо на английском: если что, в «хитрости» своей я не хочу оказаться такой же дурой ещё и в глазах твоих родителей. А на другом языке это письмо выглядит не так глупо нараспашку. Ну, а если ты жив, ты получишь это письмо и, значит, я не совсем безумна. И тогда… нет, я не знаю, что тогда. Во всяком случае, избавь меня от неизвестности, слышишь? Не тяни с ответом, прошу тебя, места себе не нахожу. М.»
Фома вертел письмо, пришедшее нераспечатанным, с припиской от родителей, что какая-то знакомая ищет его («Хорошая? Или по работе?..» Они мечтали о его карьере и женитьбе одинаково ревностно), и думал, что жизнь все-таки деликатная штука. Могла бы просто разродиться явлением этой Марии, М., с доказательством его ночного визита, обнаружения которого она не хочет скрывать. Ну надо же! Нет, он, конечно, бывал… в разных местах, и ночью тоже. Пьяный — да, но не во снах же! Что эта Мария себе придумала? Была в таком же состоянии? Хо-ро-ша-а!.. И что значит «как всегда с тобой»? — натыкался он на новые подробности. Он еще раз приходил? До этого? Во сне?.. Но — «всегда»! То есть много раз?.. Бред, действительно бред и безумие!.. И потом за что это я мщу?.. Тень отца Гамлета! Какое воображение!..
Фома бросил письмо на стол, допил из бутылки последний бокал, вздохнул и широко задумался. Нет, все-таки, интересно: пьешь, пьешь себе, и вдруг — бац!.. Темны пути твои, глубоко пьющий человек! Хорошо, что еще не все, у кого он бывал, пишут письма. Что с того, что иногда он был в таком состоянии, что всё, действительно, казалось сном, даже пробуждение?..
— Хочешь?.. — Леша тряс над его головой огромный, словно огнетушитель, металлический шейкер, готовя кому-то сложный коктейль.
Фома коктейлей не любил, он теперь пил только коньяк в строго оглушающих количествах. Для водки не было компании.
— Ты же знаешь, — вяло отмахнулся он. — Я не пью жидких
— Да я так, вдруг ты с ума сошел… Что пишут? — поинтересовался Леша.
— А!.. — Фома с досадой махнул рукой, но потом решил все-таки поделиться:
— Леш, а тебе писали незнакомые дамы, что ты являешься к ним во сне?
— Если они незнакомые, то как же они могут написать мне?
— Логично! — кивнул головой Фома, в чем в чем, а в логике Леше не откажешь.
В доказательство этого, Леша поставил перед ним еще один бокал. «Последнее донесение!» — поднял он палец. Это был комплимент от хозяина ресторана, который был потрясен, узнав сколько Фома выпивает за месяц. Леша называл этот бокал «последним донесением из штаба». После этого он до Фомы ничего уже не «доносил», даже за деньги. Норма!
«Логично-то логично, но!..»
— Но при этом вроде бы выясняется, что мы как бы не совсем незнакомы, — добавил Фома после зрелого размышления.
— Что значит «не совсем незнакомы»?.. — Леша поставил шейкер. — Не совсем знакомы, это понимаю, а не совсем незнакомы… это как?
— А это значит, что ей кажется, что мы знакомы, а мне — нет!
— Ну-у… это удобная позиция, — сказал Леша. — Взрослая такая. Мужская.
— Да я ни от чего отказываюсь, я её просто не знаю! — воскликнул Фома, прихлопывая письмо.
— Но она-то откуда-то тебя знает, раз написала письмо?!
Фома с силой выпустил воздух. Опять он прав! Действительно, если бы эта М. не знала его, так и письмо бы не написала! Это потрясло Фому не меньше первого силлогизма Леши. Хым!
— Но она написала его по-английски! — торжествующе вспомнил он. — Она ж не могла знать, что я его знаю! Этого никто не знает! Даже я… до получения! Значит, письмо не мне!
— Погоди! — попросил Леша, и вручил официантке готовый заказ. — Правда что ли на английском?..
Он вышел из-за стойки, взял письмо и восхитился:
— Здорово!..
Безнадежно долго изучал его, просмотрев от начала до конца. По тому, как ходили желваки на его висках, было понятно, что он размышляет заодно и о жизни.
— Черт, ни одного знакомого слова! — высказался он, наконец. — А я ведь в валютном год отстоял. Ты уверен, что это английский?
— Вот видишь!.. — Фома забрал письмо; оно сразу стало ему дорого. — За это ты мне еще «экс оу» пришли, пятьдесят.
Леша даже не заметил, как «прислал» Фоме «HennessyXO» сверх нормы и, судя по виду, готов был «прислать» еще, чем Фома, разрезавший такие ситуации мгновенно, решил сразу же воспользоваться. Пораженные письмом уже вместе, они минут пять молчали, совмещая (рассеянно) молчание с питием. К этому располагала и обстановка. Дело близилось к десяти, но в зале почему-то никого не было, занят был один столик каким-то одиноким гулякой и еще один клиент, дымный от выпитого, шатался вокруг бильярда, тренируя, видимо, волю, поскольку даже по битку не попадал. Негромко пел Коэн. «Dance metotheendoflove,» — стелился теплый бархат песенки со смертельным исходом.
Леша вздохнул, вслед за Коэном и решительно заключил:
— Ты должен ей ответить!
Фома вздрогнул, он уже давно танцевал.
— Куда? — спросил он недовольно. — Я же ее не знаю! И потом, интересно бы узнать, с чего это я должен ей писать?
— Она хорошая! — убежденно сказал Леша, протирая бокалы, чем занимался всегда, не осознавая этого, когда был пьян. — Я все письмо просмотрел — никаких «факов», ни одного! Точно!..
— Может, это и не английский? — опять засомневался он.